Амурский вальс РВС. Комбат Найтов

шелковину достань!

      – Илюха, не учи ученого, держи. – Иван, выполнявший роль ординарца и посыльного, протянул ему кусок белого шелка, на котором, на первый взгляд, ничего не было.

      В штабе накурено, довольно много людей, но несколько женщин убирают со стола, готовясь накрывать его к ужину.

      – А, явились, гости дорогие!

      – Является черт во сне, а мы – прибыли, Иван Василич. Шифровка, велено передать во все отряды.

      – От кого?

      – Передал «Виноградов», лично, либо вам, либо Емельянову.

      – Серёга, что ль? Жив курилка? Мухин! По твоей части!

      Илья с удивлением посмотрел на подошедшего. Тот казаком не был, был фальшивомонетчиком, и дважды судимым за подлог, громкий процесс был, осудили его к каторжным работам. Илья знал его как Чижикова.

      – А это кто? – удивленно спросил он и поднял руку с шелковиной, вовсе не собираясь передавать ее в руки такого человека.

      – Комиссара мне прислали, Фёдором кличут.

      – У меня приказ передать либо тебе, либо Емельянову. Этого товарища я знаю, как Чижикова, человека – нечистого на руку. Поэтому передам письмо Иван Ильичу, раз ты сам, Иван Василич, читать не хочешь.

      – Ты что себе позволяешь, сынок офицерский? – взвился Мухин.

      – А ты где был, Чижиков, когда мы Советскую власть в городе устанавливали? – ухмыляясь, спросил его Илья. – Почему 302-ю дружину не поднял, когда городскую думу разгоняли? А задергался уже в декабре. Да потому, что ты сам в думе сидел!

      – Так, Илья, заканчивай! Пошли, не люблю я эту химию! – морщась, сказал Борода, и направился в другую комнату.

      – А ты куда? – спросил он Мухина-Чижикова, и слегка толкнул его рукой, не позволяя войти в дверь. – Здесь посиди, Виноград поважней тебя будет. Сказал нельзя, значит, нельзя.

      – Он – эсер!

      – Он – большевик, еще в прошлом январе перешел к ним. – сказал Илья и затворил перед комиссаром дверь.

      – Чё ты с ним сцепился? Мужичок он мелкий, да вонючий. Теперь не отцепится. – сказал Борода, доставая бутылку, с помощью которой можно было «проявить» написанное. Поморщился, разложил шелковку и начал водить по ней смоченной тряпкой. На ткани появились темные мелкие буквы, которыми были покрыты обе стороны материи.

      Иван Васильевич вчитался в написанное, хмыкал несколько раз, довольно кивал головой, затем в дверь постучали, но он громко крикнул:

      – Кто там еще! Не входить! Занят! Глянь, кто там, и гони в шею! – сказал он Илье.

      Но за дверью стояла его супружница, Фрося, которая оттолкнула Илью и, все-таки, вошла.

      – Этот, Фёдор, бузу вздумал поднимать, в третью роту побежал.

      – Пусть бежит! Хрен ему, а не восстание. Удумали тоже! В городе целая бригада, да одних еропланов 6 штук. Восстание! Садись, гимназист, пиши! – и положил перед ним шелковку с приказом КомДальФронтом.

      – А что за восстание? – спросил Илья, усаживаясь за стол, чтобы переписать сообщение.

      – Да,