Седьмая Луна. Андрей Коробов

бедой. В голову закрались сомнения. Опасное мыслепреступление. Благо, стекали его думы в пропасть повседневности, затираясь, теряясь на заднем фоне в суете.

      Хочешь жить – рот свой держи на замке. Меньше думай, больше делай.

      – Души павших дожидаются у врат Мидала, – возвещал архиепископ. – Склонимся же в молчании, чтобы они вошли, а Свет и Тьма проявили к ним благосклонность.

      Габен уронил голову на грудь. Вслед за ним – все прочие. И Альдред тоже.

      Легко и непринужденно. Происходящее не трогало его: просто правила обряда.

      Он руководствовался древней поговоркой: когда будешь в Циме, поступай, как цимлянин.

      Молчание установилось на минуту-полторы. Затем клирик поднял голову и прошёл к столу, с которого взял пергамент.

      В храме даже при свете сотен свечей царил полумрак. Архиепископ прищурился, изучая написанное, отлип и заговорил:

      – О, Свет и Тьма! Впустите души грешные в свой Дворец. Дайте нам знак, что за доля ждёт ваших верных рабов!

      Начинался внеземной суд. Инквизиторы устремили взор к глазам статуй.

      Кто-то – с надеждой, ведь на кону стояло будущее близких. Другие – из любопытства.

      Альдред замер, ощутив небывалый интерес. Он слышал о том, что должно произойти, но никогда сам не видел воочию…

      – Гвидо Манчини. Верный слуга Власти Людей. Он проливал кровь за свободу нашей земли. Куратор-практик, до самой смерти поддерживал Равновесие. Достоин ли он рая в ногах Светлейшей? Примет ли его к себе Темнейший? Канет ли он в небытие, не оправдав надежд, возложенных Светом и Тьмой?

      Сквозь каменную вуаль загорелись небесно-голубым светом глаза девы. Она принимала куратора. Позволяла гулять под сенью олив и вишен в краю вечной весны. Свой долг он полностью исполнил. Его боль и горе кончались тут.

      «Неужели?..»

      Альдред непроизвольно открыл рот. Впечатляет. Скептикам могло показаться, будто огоньки зажигает кто-то внутри статуй. Либо же это магический трюк.

      Вовсе нет. Чудо – вот, что это.

      Свет и Тьма не молчали, когда речь заходила о «подвисших» душах. Окромя пропащих, разумеется. Даже цельные мелкие статуи в захолустной церквушке на отшибе мира – и те наполняла благодать.

      – Пусть будет вечная жизнь полна радости, да не заскучает он по бренности, да не нарушит он заповедей рая, да не прогонят его из цветущих кущ, – подытожил архиепископ, словно наговаривал заклинание.

      Глаза Светлейшей погасли. Служители собора подошли к гробу, гдн лежал забальзамированный и омытый покойник. Его накрыли крышкой и понесли во двор.

      Псы Церкви провожали его взглядом. Они ясно видели: их души уже спасены, однажды и им улыбнётся Свет.

      Как и рассчитывало духовенство, панихиды воодушевляли воинов не жалеть себя в тягостном служении. Никому не улыбаются вечные страдания в забвении. Тем более, после чудовищных мук в Равновесном Мире.

      Габен следом назвал ещё несколько имён – одного куратора и нескольких миротворцев. Их всех приняла Светлейшая. И этих вынесли из собора.

      Затем