Исследование дома. Новая версия. Притчи, рассказы, эссе. В. И. Нечаев

передо мной. Лапы крепкие, – я сразу увидел, – и грудь широкая. Весь белый, и только у хвоста черная метка. Он лужу сделал и ко мне пошлепал знакомиться.

      Прозвал я щенка Белым. Бросил ему кусок шкуры в коридоре, чтоб не портить собаку, к теплу не приучать. И стали мы жить вдвоём. После семейной неудачи я к нему сильно привязался. Приду поздно, открою дверь, а Белый – всего–то месяц ему – рычит в темени. Ну, ты смотри! Я ему: «Белый, что ж хозяина не признаёшь, собака ты этакая!?» А он катится ко мне, тычется в руки мокрым носом. Я для него как бог был!

      В начале мая снег раскисает, к вечеру мороз прихватит. Я дров наколю, присяду на крыльцо и смотрю через огород на дом свой бывший. А там, в окнах, свет зажелтеет. Солнце уйдёт, над сопками звезда загорится, яркая, что лампочка. Кажется, лишь для тебя одного, в утешение. Сбоку Белый притулится. Ничего больше и не нужно.

      На исходе весны Белый заболел чумкой. Худеть стал. И втемяшилось мне вытащить Белого в тундру, к первой траве. Инстинкт, думаю, возьмёт своё. Поест собачка травки. Глядишь – и вылечится.

      Решили мы с братом в верховья Большой реки податься, к озерам выйти, гольца половить по протокам. Там, через водораздел – Большая река. И по реке на «резинке» сплавиться к устьям. Ну, вышли. У брата за спиной, в мешке, лодка. У меня – снасти, продукты. Сзади моя собаченция топает. Так и идём.

      Километров через пятнадцать Белый стал силы терять. Ближе к горам всегда холоднее. Снег только что сошёл. Где же трава? Садимся мы отдохнуть, а Белый сзади подойдёт, к спине прислонится, греется. Думаю, вот сломается болезнь, перегорит внутри у собаки.

      Вышли мы к протокам, накачали лодку. По протокам, где на вёслах, где бечевой, и до озёр недалеко. Белого болезнь крутит. Тошнит собаку. Он голову через борт лодки свесит, сблюёт, и смотрит виновато, как мальчишка, который не тянет. Я глаза отвожу, что тут скажешь? К вечеру мы всё опять на себя, на горб. Через кедрачи к избушке выходим. Я оглянулся, Белого нет. Скинул рюкзак – и по кустам. Кричу, зову. Случайно, в сумерках, под кочкой увидел. Свернулся Белый и головы не поднимает. Я его на руки. Так и дошли.

      Утром мы с братом ушли рыбачить. Белый шагах в тридцати от избушки остался. С нами не пошёл. Ничего мы тогда не поймали. Хариус погонится за блесной, да и отстанет. На озере штиль. Погода звенит. Мы «резинку» на плечи и на другое озеро. И слышим: шух–шух–шух в стороне, словно бы стая гусей летит. Мы лодку бросили – и туда. Шум в нашу сторону. Вот уже и над нами. День разошёлся. На небе – ни облачка. А это, кажется, на голову сейчас упадёт. Я кричу брату: «Саня, что за хрень?!» Странно было и страшновато. И что это было? Старики говорят, вестника мы услышали…

      Ну, ладно, возвращаемся. А Белый мой – у самой двери избушки. Один, видно, оставаться не хотел. Помощи искал у человека, ждал бога своего. Дышать ему стало совсем тяжело. И слизь из пасти пошла. Я эту слизь счищаю, что–то говорю в ободрение. И стал Белый как–то тянуться на моих руках. Вытянулся он, будто от сна, и затих. Я всё приговариваю: