Вороний остров. Тим Уивер

и мне нужно знать наверняка.

      – Вот и спроси его! Взгляни правде в глаза, Бек. Гарет – симпатичный парень, уверенный в себе, обаятельный. Домой он заявляется полночь-заполночь, от него за милю несет виски и разит чужими духами. Конечно, он тебе изменяет. Ты это знаешь, я это знаю…

      – Я этого не знаю. Во всяком случае, не точно.

      Ноэлла посмотрела на Ребекку как на наивного ребенка.

      – Бек, он возвращается домой посреди ночи…

      – Я услышала тебя!

      Ноэлла явно колебалась, не зная, следует ли продолжать этот разговор, а затем пожала плечами и ласково помахала малюткам на заднем сиденье джипа. – Просто пообещай мне одну вещь, – прошептала она, посылая улыбку Кире. – Если он изменил тебе, не прощай его!

      – Не буду!

      – Ну да, и я так когда-то говорила. Ты ловишь своего мужчину «на горячем», будь то переписка в телефоне или свидание со шлюхой в мотеле, и взрываешься как бомба. «Я этого сукина сына больше на порог не пущу!» – думаешь ты. И выгоняешь изменника. А через некоторое время, когда тебе становится чертовски одиноко, он появляется в вашем с детьми доме, плачет, умоляет простить его, и ты думаешь: «А может, он в кои-то веки говорит правду. Может быть, он изменился». На этом этапе ты снова говоришь ему «нет», но червь сомнения тебя уже гложет. И когда, девочки, – она указала на джип, – просыпаются в два часа ночи с температурой и ты валишься с ног, ухаживая за ними, то готова поспорить, что любая поддержка – особенно от того, кто детям знаком и с кем им комфортно – будет весьма и весьма желанной. И ты снова впускаешь его в свой дом, в свою жизнь, веришь в его чудесное изменение, а он ведет себя так, как будто бы ничего не случилось, но это не так. Случилось! И если это произошло однажды, Бек, это случится снова.

      – Я понимаю, Ноэ. Обещаю.

      – Ты не знаешь, как это трудно.

      – Могу только догадываться.

      – Я не о том, что этот негодяй тебя обманывает.

      – Так о чем же?

      – Я говорю о том, что выживать одной, надеясь только на свои силы, очень тяжело.

      II

      Разрыв

      Ранее

      Впервые Ребекка заявила отцу, что хочет стать врачом, когда ей только-только исполнилось пятнадцать лет. Ответ Генри Мерфи был вполне предсказуем: он не скрыл от дочери, что предпочел бы для нее службу в полиции, потому что, по его словам, «она ничего не боится и любит задавать вопросы, чтобы докопаться до сути». Сам он видел в работе полицейского свой единственный выбор после выхода в отставку из армии. Как представлялось Ребекке, за те семь лет, что она провела в разлуке с отцом, он подзабыл, на что способна его дочь, и, возможно, посчитал, что у нее не хватит целеустремленности и терпения, чтобы выучиться на врача. А еще отец ее обожал и не хотел, чтобы она испытала то разочарование, которое выпало на долю Джонни.

      Насколько Ребекка помнила, Джонни всегда хотел стать писателем и в его комнате вечно громоздились старые книги в бумажных переплетах, которые он читал от корки до корки. Он любил научную фантастику и мистические триллеры, но главной его страстью была история: образцами для подражания