Иллюстрированные сочинения. Ги де Мопасан

потому, что тогда у меня не осталось бы средства когда бы то ни было узнать, который же из наших… ваших детей – не мой. Я ждал, но страдал сильнее, чем вы можете вообразить, потому что не смею больше любить их, кроме может быть, двух старших. Я не смею взглянуть на них, позвать их, обнять, я никого из них не могу посадить к себе на колени, чтобы тут же не подумать: «Не этот ли?» Шесть лет я был с вами корректен, даже мягок и любезен. Скажите мне правду, и, клянусь вам, я ничего плохого не сделаю.

      В темноте кареты ему показалось, что она тронута, и он почувствовал, что сейчас она заговорит.

      – Прошу вас, – сказал он, – умоляю вас…

      Она прошептала:

      – Я может быть виновнее, чем вы думаете. Но я не могла продолжать эту отвратительную жизнь, я не хотела быть постоянно беременной. Другого средства у меня не было. Я солгала перед богом, я солгала, подняв руку над головами детей, – я вам не изменяла никогда.

      Он схватил в темноте ее руку и, стиснув ее так, как в страшный день прогулки в Лес, проговорил:

      – Это правда?

      – Правда.

      – Но он простонал, содрогаясь от муки:

      – Ах, теперь у меня начнутся сомнения, и не будет им конца! Когда вы солгали: тогда или теперь? Как я могу верить вам? Как после этого верить женщине? Никогда уже я больше не узнаю правды. Лучше бы вы мне сказали: «Жак» или «Жанна»!

      Коляска въехала во двор особняка. Когда она остановилась перед подъездом, граф вышел первым и, как всегда, повел графиню по лестнице под руку.

      Поднявшись на второй этаж, он сказал:

      – Можно поговорить с вами еще несколько минут?

      Она ответила:

      – Пожалуйста.

      Они вошли в маленькую гостиную. Несколько удивленный лакей зажег свечи.

      Оставшись наедине с женой, граф заговорил снова:

      – Как мне узнать правду? Я тысячу раз умолял вас сказать, но вы молчали: вы были непроницаемы, непреклонны, неумолимы, а вот теперь говорите, что это была ложь. Шесть лет вы заставляли меня верить в подобный обман! Нет, вы лжете именно сегодня, не знаю только зачем. Может быть из жалости ко мне?

      Она ответила искренне и убежденно:

      – Но ведь иначе я за эти шесть лет родила бы еще четверых детей.

      Он воскликнул:

      – И это говорит мать!

      – Ах, – отвечала она, – я вовсе не чувствую себя матерью еще не родившихся детей, мне довольно быть матерью тех, которые у меня есть, и любить их всем сердцем. Я, как и все мы, женщина цивилизованного мира, сударь. Мы же не просто самки, населяющие землю, и мы отказываемся быть ими.

      Она встала, но муж схватил ее за руки.

      – Одно слово, одно только слово, Габриэль! Скажите мне правду.

      – Я вам только что сказала ее. Я не изменяла вам никогда.

      Он посмотрел ей прямо в лицо, такое прекрасное, в глаза, серые, как холодное небо. В темной прическе, в этой глубокой ночи черных волос, сверкала, как Млечный путь, осыпанная алмазами диадема. И тогда он вдруг почувствовал, он каким-то прозрением понял, что это существо уже не просто женщина, предназначенная для продолжения рода, но странное и таинственное