Вещая моя печаль. Избранная проза. Станислав Мишнев

ремней, крепкие.

      Никогда между соседями не было дружелюбия – ничего, кроме холодной вежливости. Бабы и те здороваются раз в год в Пасху.

      Коля Петрищев приусадебный участок пахать весной нанимает мужика из Короваихи. Пускай втрое дороже ему пахота обойдётся, но поклониться кровному врагу – соседу Шурке Фомину!.. Да пускай огород крапивой зарастёт, пускай кроты всю глину наверх поднимут, пускай гуще растёт осот: никогда!

      В августе кабаны повадились в деревне картошкой лакомиться. В очередь ночами с фонарём по деревне сторож ходил, Коля Петрищев не вышел. Водокачка отказала, три хозяйства сложились новый насос купить, Коля Петрищев рубля не положил. Я, сказал он сам себе, с кружкой на реку буду ходить, но чтобы благодетельствовать для кого-то!..

      Слякоть. От холода ломит всё тело.

      Стал верстаться вечер, к Фоминым прибежала закутанная шалью Варвара Петрищева.

      – Олёксан, беда: Миколай умирает!

      Александр сидел на диване, тихо играл на гармони длинные, печальные вальсы. За стеной в горнице жена смотрела телевизор. Шла какая-то муть, много стреляли, бегали, дрались.

      – В правом боку жмёт. Стонет. В больницу надо. Видно, шаньгами объелся.

      – Здравствуйте вам, оголодал. У меня и топлива-то нет.

      – Ась? – Варвара выпростала ухо, сунулась лицом вперёд. – В правом боку страсть как колет.

      – Хоть в правом, хоть в левом… Топлива, говорю, нет!

      – У нас бочка в гараже полная!

      – Ага, бочка у них. Всю грязь, поди-ко, ещё при колхозе со всех цистерн слили. А как насос топливный запорю? Знаешь, сколько топливный насос стоит нынче? Двадцать пять тысяч! Три мои пенсии!

      – Не, хороший керосин. Ему зимой мужик, что перед выборами дорогу прочищать приезжал, налил.

      – И до свидания вам: дорогу по сельсовету последних лет пять не чистили.

      Лицо соседки напряжённо-плаксивое. Она боролась с собой, чтобы удержаться от соблазна закричать сейчас на равнодушно внимающего чужую боль соседа. Вроде как рад, ирод, что у них горе!

      На шум вышла из горницы жена. Говорит Александру:

      – Дело соседское: надо.

      – Надо… Случись со мной, он бы тебя за порог не пустил, надо, – тихо сказал Александр.

      Не зря жену величают шеей мужчины, – уговорила Александра ехать.

      Что переживал Коля Петрищев, вынужденный лезть в чужую кабину? О, слабость пера писателя! Какими словами изобразить ощущение человека, готового поступиться своей независимостью, багажом нажитых привычек? Он весь отвердел, наполнился тоскующей слабостью, защемило под сердцем, страшные душевные муки выдавили из глаз слёзы.

      – Ну-у, залезай, давай, – подтолкнула сзади Варвара. – Чего остамел-то?

      Согнувшись червяком, забрался Коля Петрищев в кабину. Тесно, на одного водителя рассчитана заводом кабина.

      Доехали до того места, где некогда лежали через ручей железобетонные трубы, Коля Петрищев