Труды и дни. Михаил Москвин-Тарханов

укололо сердце, дыхание прервалось… Панический ужас охватил тётю Лёлю, и она помчалась на вокзал, покупать билет на поезд до Курска, откуда была родом и где жили её родные.

      Сбивчиво и путанно она стала объяснять, что её вот-вот арестуют, что она потянет за собой всех, что ей надо срочно уехать в провинцию из этой страшной Москвы. Она наспех сложила вещи в два чемодана, просила её ни в коем случае не провожать, нигде не разыскивать, ей никуда не писать и никому не говорить, куда она уехала. Ей обещали, с ней простились в слезах, и она уехала на трамвае в сторону вокзала, чтобы уже никогда больше не вернуться.

      Человеком в серой кепке, который её в тот день разыскивал, оказался сторож из Фединой школы, когда-то она обещала научить его раскладывать пасьянсы, чтобы ему занять себя в ночном дежурстве, за этим он и приходил.

      С тех пор от тёти Лёли не было никаких вестей, и только после войны Родичевы узнали, что её арестовали вместе с ещё четырьмя родственниками и добрым десятком знакомых, обвинили в контрреволюционной деятельности, что она получила десять лет без права переписки и умерла в лагере от болезни. На самом деле её расстреляли ещё в декабре 1937 года, и поездка в Курск к своей дворянской родне стала её роковой ошибкой. В Москве же она никому не была бы нужна, никто тут не собирался арестовывать старую няню семьи народного артиста Большого театра Худебника и видного деятеля Наркомата тяжёлого машиностроения Родичева, лично известного самому Кагановичу.

      Федя пошёл в школу в среду, на следующий день после отъезда тёти Лёли. Обсуждали с друзьями события, из которых главным был перелёт экипажа Чкалова через Северный полюс в Америку. Алла и Андрей встречали наших героев-лётчиков, рассказывали об этом взахлёб. Потом поговорили о «пятой колонне», которую нарком Ежов взял в «ежовые рукавицы». Но Алла сказала, что иногда арестовывают самых странных людей, совершенно безобидных на вид, но надеялась, что «там разберутся». В классе недосчитались одного мальчика, учителя тихо говорили, что его родителей арестовали, а его самого отправили в детский приёмник. Федя раньше с ним почти не общался.

      Осенью 1937 года город днём жил интересной и яркой жизнью, в Кремле монтировали красные звёзды, в кинотеатрах шли новые фильмы, строились мосты, передвигались дома, пионерия маршировала. Ночью же, особенно в центре Москвы, внутри Садового кольца, проходили ежедневно обыски и аресты. Анна Владимировна, как и многие в то время, вздрагивала, когда ночью на пустой улице слышала звуки машины, особенно было страшно, когда машина останавливалась неподалёку и слышались грубые мужские голоса.

      Потом историки подсчитают, что в годы «ежовщины» были арестованы полтора миллиона человек, из которых расстреляли почти половину, вроде пострадал всего один процент населения, но было одно место, где аресты случались десятками еженощно, и это был центр Москвы. У Анны Владимировны сдавали нервы, она страдала бессонницей, курила до утра прямо в гостиной, с рассветом забывалась в коротком чутком сне, потом целый день клевала носом на работе. Адам Иванович и Соня