Такая карма. Татьяна Доброхотова

и американских мальчишек, их родители тоже работали в Дели. Через полгода я уже прилично болтал на английском и хинди. Помню, недалеко от входа в мою школу часто стоял нищий, собирающий подаяние. Невысокий, темнокожий, уже в возрасте. Мы видели его там почти каждый день, год за годом, пробегая мимо. Он всегда улыбался и кричал нам вслед пожелания хорошего дня. Иногда, если у меня оказывались с собой деньги, я давал ему, и он сразу собирался и уходил, даже если было раннее утро, еще до занятий. Мне очень хотелось узнать, почему он так делает. Как-то я набрался смелости спросить.

      – Мне нужен доллар на день, – ответил он, – чтобы прокормить свою семью, а ты мне как раз столько и даешь, поэтому я ухожу.

      – Но… ты же можешь постоять еще, сейчас совсем рано, ты соберешь больше денег для своей семьи.

      – А зачем? Теперь у меня есть доллар, и есть свободный сегодняшний день, который я могу провести так, как мне хочется. Мне больше ничего не нужно.

      Я тогда не понял его объяснения, а сейчас думаю, этому нищему было доступно то, что часто не по карману самым богатым людям – прожить свой день как хочется. Мало кто может похвастаться, что у него часто бывают такие дни.

      Мои родители тоже, наконец, успокоились тут, где жизнь текла неторопливо и размеренно по правилам, заведенным еще много сотен лет назад. Они почти забыли глупое происшествие в брюссельском поезде, через несколько лет уже искренне полагая, как положено у индуистов, что это дхарма, их собственная, индивидуальная судьба, привела их таким извилистым путем сюда, где они, наконец, стали счастливыми. В семьдесят первом году у меня появилась сестренка Маша, дома мы называли ее на индийский манер, Маниша.

      Она

      Ей всего пять лет, это очень мало, она помнит, какой беспомощной и крошечной чувствует себя тогда. Она стоит посредине огромного чужого двора, битком набитого детьми. Все вокруг старше ее по возрасту, носятся по своим делам, прыгают, догоняют друг друга, ругаются за игрушки, орут так, что у нее закладывает уши. Ужасно страшно. Их только что привезли из другого детдома, находящегося за тысячу километров отсюда. Там у нее была любимая повариха, тетя Настя, к которой можно было прокрасться незаметно, вечером, когда уже все убрано после ужина, и тетя Настя обязательно угостит чем-нибудь вкусненьким: яблоком, ириской, или сыпанет в кармашек ее фартука черные, густо посоленные сухарики, иногда еще горячие, только что вынутые из духовки. Тепло чувствуется даже через фартук и байковое платье под ним.

      А здесь она никого не знает, потому всего боится. Вдруг, ей тут будет совсем плохо? Они только что приехали, пацанов увели, а она осталась одна и не спросила, куда нужно идти. Вокруг собираются незнакомые ребятишки. Они рассматривают ее как в зоопарке, но она знает, что сейчас будет, уже ученая. Пока они просто перешептываются и хихикают, но вот, начинается:

      – Чернявка, негра, обезьяна! Вы только посмотрите