Такая карма. Татьяна Доброхотова

подумав, что если что-то пойдет не так – можно будет продать их. На загорелой коже запястья осталась белая полоса. На секунду взгрустнул, вспомнив о маме, но быстро прогнал детские мысли. Еще у меня был счет в банке. Там лежали тоже пятьсот долларов. Так родители пытались приучать меня к цивилизации. Можно будет воспользоваться им, но это уже на самый крайний случай.

      Началось наше месячное путешествие по стране на древней развалюхе, которую Берт ласково называл Гренни, старушка. Это было чудесное время. Но сейчас мне нужно попробовать заснуть, хотя бы с лекарствами, уже почти утро, и если мне не удастся – весь завтрашний день пойдет насмарку, а у меня еще есть дела.

      Она

      Наталья сидела на кухне, уставившись в окно, за которым ничего не было видно из-за ливня, серой стеной закрывшего обзор. На плите закипала турка с кофе, рядом, на столе валялась пачка легких сигарет, на которую она иногда с вожделением поглядывала, но пока терпела, одну она сегодня уже употребила. Курить при ее здоровье, вернее, его отсутствии, нельзя категорически, и она совсем не хочет окончательно загубить себя. Но сейчас обстоятельства стали критическими, вчера пришлось занять некоторую сумму у Вовки, а что делать дальше – непонятно. Вернее, у нее есть три выхода. Первый – все-таки сходить в ЖЭК, попроситься в уборщицы. Хоть какие-то деньги, можно будет некоторое время перекрутиться. Второй – согласиться с Вовкиным предложением, как бы ей и не хотелось работать на него. И последний – продать Пежик, ее единственную ценную вещь, но этот уж и вовсе – душераздирающий.

      Ничего не остается другого. Наталья потянулась к телефону, чтобы позвонить Вовкиной жене, объяснить, что просто вынуждена будет какое-то время поработать на бывшего мужа. Но тут с противным шипением убежал кофе, она бросилась за губкой, а прямо под рукой сам зазвонил телефон.

      – Алло, – недовольно буркнула в трубку запыхавшаяся Наталья.

      – Наталья Андреевна? Банк «Полярный», – звонко прощебетали оттуда, – оставайтесь на линии, сейчас с вами поговорит Алексей Геннадьевич.

      И в трубке опять заиграл Чайковский, «Времена года». Вообще-то, она ничего не имела против классической музыки, и конкретно, Чайковского, но только до тех пор, пока эти звуки не были растиражированы телефонными операторами, теперь она просто ненавидит их, как предупреждение того – сейчас ей придется разговаривать с равнодушными чиновниками. Послышался низкий мужской голос.

      – Вы уже подыскали себе работу? – вот так, с ходу, даже не поздоровавшись.

      – Нет, – проблеяла Наталья, хотя внутри нее все мгновенно вскипело, подобно убежавшему кофе, и больше всего ей захотелось с силой шмякнуть трубку обратно на телефон.