Душа для четверых. Ирина Родионова

хорошо?

      Ничего хорошего. Тощая схватила Галку за руку, больно схватила, царапнула ногтями, и Галка дернулась, скорее от удивления, чем от испуга. Пляшущие по стенам разноцветные огни сошлись на светлом Галкином предплечье сине-красными пятнами, словно синяки.

      – Отпустите.

      – Я тебя воспитаю, мерзавку. Не учили со старшими разговаривать?

      Галка поняла, что соскучилась по своим привычным алкашам: никаких сюрпризов или грубостей, пьяные джентльмены извинялись за душок, разбросанные по столу вилки и рыбью чешую, обещали, что все у такой красавицы сложится хорошо. Голоса звучали смазанно, одна из теток попробовала вмешаться, вскрикнуть, но слова ее утонули в шумном зале, как скрывшийся под водой камень.

      – Успокойтесь, и давайте…

      Тощая выкрутила руку, и Галка не выдержала – рванулась и легонько толкнула тетку в грудь, та послушно рухнула обратно на стул. Заморгала удивленно, заалели щеки-складки. Галка склонилась над ней и рявкнула:

      – Полицию вызываем, да? Хотим, чтобы по месту работы сообщили?

      – Галь, все нормально? – Это Юлька, безоружная и скрюченная страхом, бросилась на подмогу.

      Галке стоило большого труда не улыбнуться: она смотрела на теток хищно, оскалившись. Да, женщины иногда били покрепче мужиков, но эти-то явно не матерые, скорее тоскующие по приключениям, и не с такими справлялись.

      В кармане завибрировал телефон.

      Галка поняла, что представление закончено. Она распрямилась, поправила передник.

      – Заказ будете делать? Или мне попросить Игоря вас вывести?

      – Не надо, пожалуйста, – жалобно улыбнулась самая трезвая. – Компот нам, пожалуйста, можно? Вишневый. В графинчике.

      – Сейчас принесу.

      … Музыка разрывает голову.

      Галка уходит, не дослушав, почти бежит. На ходу быстро благодарит трусливую Юльку, которую непременно обняла бы, но сейчас все ее мысли лишь о телефоне. Он трется о ногу, зовет, почти вопит беззвучно, и Галка чувствует холодную капельку пота, бегущую по спине, цепляющуюся за выступы позвоночника.

      Это мама. Точно мама. Время к двум часам – и звонок. Она должна спать, наколотая обезболивающим, она же, она…

      Галка забивается под стойку, присаживается на корточки. Отвечает:

      – Да?

      Сквозь завывания о несчастной любви не слышно ничего, кроме собственного изломанного голоса. Это слабость, этого нельзя показывать, и Галка щурится, прижимает ладонь к свободному уху.

      – Ничего не случилось, ты только не переживай.

      – И какого черта ты тогда пугаешь?!

      – Ты же в ночную сегодня, да? Я и думаю, дай позвоню, все равно не спится… Я эсэмэску написала, ты не видела?

      Вооружившись сигаретами, Галка набрасывает куртку и скрывается на улице. Снова идет дождь, и под козырьком не протолкнуться, не вздохнуть от горечи и дыма, но Галка вжимается в витрину и вслушивается в чересчур бодрый мамин голос. Льется с крыши вода, брызжет на джинсы. Галка чувствует, как оглушительно, до боли в ребрах стучит сердце.

      – Как