Бухарские миражи. Коллектив авторов

сказал Рубин восхищённо. – Это настоящий подарок.

      – А теперь попьём чайку и продолжим, – сказал Юренев, очень довольный произведённым эффектом. – Только вы меня, батенька, правильно поймите, я и от веры предков не отрекался, просто это необходимая в наши времена духовная добавка, без неё никак не обойтись. Вы зелёный пьёте? Где там вашему индийскому, я уж о грузинском не говорю.

      Рубин оглядывался с интересом. Здесь было множество вещей, способных украсить любой музей или коллекцию. И на молчаливый вопрос гостя Юренев пояснил:

      – Завещал я это почти все Русскому музею в Ленинграде. А часть – местному. Здесь исключительно мои находки. А продавать не хочется, рука не поднимается расстаться.

      – Пенсии хватает? – спросил Рубин осторожно, ибо вновь не слишком деликатен был вопрос.

      – Остаётся! – засмеялся Юренев. – Мне ведь власть от щедрот своих роскошный пенсион положила: пятьдесят рублей каждый месяц.

      Рубин дёрнулся непроизвольно, однако возглас изумления сдержал. Он уже сообразил, что здесь лучше разговаривать спокойно.

      – Хлеб, крупа, сахар, – сказал он. – Чай ещё, пожалуй, и молоко. На большее хватит вряд ли. – Он вопросительно посмотрел на Юренева. Юренев смотрел на чайник.

      – Я аскет вообще, – сдержанно сказал он. – Так давно уже себя приучил. Только, честно вам признаться, ем гораздо лучше, чем вы предположили. Мне окрестное население продукты приносит. Лечу я их помаленьку.

      – Умеете? – спросил Рубин. – В смысле – учились?

      – В санчасти в лагере доводилось крутиться, – уклончиво ответил старик. И опять расплылся в улыбке: – Что греха таить, святым я здесь слыву, так что лечу, уж извините, шарлатанством – сиречь внушением по-вашему, по-научному. От меня что ни примут – верят, потому и помогает, как известно. А отсюда и благодарность натуральным продуктом как-никак перепадает. Знаете ли, сам-то аскет, а вот Машке-распутнице на базаре говяжьи мозги приобретаю, обожает она их, мерзавка.

      Только сейчас Рубин сообразил, отчего левую pуку старик время от времени опускает возле себя, словно трогает там что-то. Привстав, увидел он, что сбоку от Юренева стоит ещё одна табуретка, на ней наложен тонкий ковёр и спит на нем, свернувшись безмятежно, огромная пушистая кошка коричнево-чёрной масти с белой полянкой на загривке.

      – Дмитриевна-джан, заварите нам чайку, не откажите, обожаю женскую ласку, – попросил Юренев.

      Дмитриевна-джан быстро и ловко заварила чай, достала две пиалы и колотый сахар. Быстро глянула на старика и выставила на стол миску тонко нарезанных и тщательно высушенных черных сухарей с кристалликами соли на каждом.

      – Чем богаты, – церемонно сказал Юренев. – Лично я их любому ситнику предпочитаю. Дмитриевна, там и масло есть, и мёд, не такие уж мы стоики и аскеты. А пиалы почему же только две? Мы цивилизованные люди, мы готовы скрепя сердце женщину за стол посадить. Особенно, если