Красное на остром, или Опоздание Бога Войны. Тимофей Николайцев

потому как если и впрямь придется ползти задом все эти километры, то впору и пожалеть беднягу, и окликать не стал, а перебросил тяжелую кобуру с живота на задницу и зашагал к луже, похрустывая по тельцам кузнечиков через каждые два-три шага.

      Лужа была совершенно гиблая, Утц со своим опытом пожизненного водилы не ошибся ни на йоту. Хлюпать под ногами начало уже за десяток шагов. В ржаво-зеленой, затхлой, многодневной жиже вязко колыхалась хвойно-лиственная каша, налетевшая сверху… мокли шерстяными сосульками лапки какого-то утонувшего грызуна. Оттиски коровьих следов, чуть приблизившись к луже, оборотились вдруг в вывернутые грязевые язвы – дикие коровы, наверное, проваливались по брюхо, покуда не выкарабкались, а потом, отряхивая шмотья, удалились наискось по склону.

      Утц издали прокричал что-то неслышимое за рокотом мотора, и Мигол скорее для очистки совести, понимая уже, что не проехать, показал – "вперед, по малу…". Тягач, утробно урча придвинулся, забирая вправо – пугающе вздыбил рифленую резину скатов выше человеческого роста, и земля под ним начала проседать и зыбнуть… и полезли, вспучиваясь курганчиками по разным сторонам колес, тяжелые лохмотья грязи… и колеса начали продавливать эту грязь, ощутимо погружаясь в нее… и, сипя и чавкая, потек бурый кисель, заполняя пробитую колею, и тогда Мигол обеими руками показал "назад" и колеса, дернувшись, послушно заскребли назад, выталкивая упирающуюся, гремящую железом сцепку, изрыгая из-под себя сначала брызжавую клейкую слизь, затем влажные комья и, обнажая черное земляное нутро, выкатились на сухое.

      Мигол с почти суеверным ужасом продолжал смотреть, как проступает вода из раздавленного дна балки – словно колеса тягача порвали в земле какую-то важную жилу.

      Подошел Утц, одергивая на ходу кургузый ефрейторский пиджачок с темными пятнами от споротых погон. Щелкнув коленными чашечками, он опустился на корточки и поковырял пальцем вывернутый глянцевый чернозем.

      – Гибло, – сказал ему Мигол. – Напрочь гибло. Колодец какой-то, а не лужа. Не проехать.

      – Я же говорил, – скривившись, ответил Утц. – Упали бы по самые мосты, точно. Да это и не лужа. Дождей-то сколько не было, какие тут лужи? – Он плюхнулся на зад, выдернул жесткий пучок травы и принялся оттирать им ладони. – Это промоина… или водяная линза. Тут же речка была… или ручей. Текла по этой балке. А это берега были… смотри… – он показал грязным пучком в сторону гребня. – Один крутой, другой отлогий. Там вон лес, там корни землю держали, потому и обрыв… А за тем берегом поля были… или луга… сейчас сам черт не разберет. А теперь вот линза открылась.

      – Чего это она вдруг открылась?

      – Ты бы еще спросил, почему речка отсюда ушла…

      Мигол хмыкнул, нащупал в кармане жестянку с табаком и принялся молча сворачивать. Почему речка ушла… Да нет, чего спрашивать, с этим-то как раз все понятно. Мало ли причин может быть у чахлой речушки, почти ручья, чтобы изменить свое русло. Время-то было военное…