Мёд для убожества. Бехровия. Том 1. Е.Л. Зенгрим

сука, брак! «Теряете всё, господин Миртски!» «Состояние закреплено за графиней, господин Миртски!»

      Беспокойные глаза Катаржины меркнут, покрываясь соленой пеленой.

      – Ни-ког-да тебя не любил.

      Сначала думалось, женщина просто уйдет в себя. Провалится в бездну своего безумия, придавленная признанием супруга. А снаружи останется пустой кокон – из дряблых белых нитей с синей сеточкой, весь в подозрительных разводах.

      Катаржина задирает голову, чтобы зайтись воем раненой волчицы – но молчит. Из глаз, слепых от горя, хлещут слезы. От слез сильнее течет помада, и на сарафане – у самого ворота – распускаются розовые бутоны новых пятен.

      – Господарь Миртски, будьте пожалостливее, – тихонько советует Строжка.

      – С какой это стати?

      – Сильный-то стресс, знаете ли, как любое переживание, утончает границы нашей психики.

      Скрипит и затворяется дверца, драпированная органзой. И по ту сторону режет рыданием – самым отчаянным и ненастным из всех, что я слышал.

      – Какие границы? Она и так психичка! – рычит Миртски.

      – Как же «какие», господарь? С Эфиром же.

      Если ты когда-нибудь посчитаешь себя одиноким, несчастным… Или, быть может, ненужным – приходи тогда к Бругу, и он изобразит тебе, как кричит Катаржина Клаугет.

      – Да мне уже по боку на ваши научные россказни, – фыркает хозяин, торопливо следуя к выходу в коридор. Тот, что с портретами.

      – Я, если позволите, советовал бы графине терапию, – суетится старик. – Периоды помешательства обыкновенно сменяются порами ясности, и…

      Плач Катаржины Клаугет – шрифт для слепых, высеченный на барабанной перепонке Бруга.

      – Уж не беспокойтесь, время позднее, – подгоняет нас Миртски, – а завтра я обязательно выужу себе кого-нибудь из Братства…

      Крик Катаржины бесконечен и пуст. Как бесконечна и пуста бездонная яма.

      – …Писарь, кладовщик, поломойка – да самый дрянной цеховик из Белых будет толковее вас!

      – Замолчи, – осекаю я Миртски.

      – Да ты никак оборзел!

      – Тихо! – толкаю его в грудь. – Прислушайтесь.

      Строжка с Томашем недоуменно переглядываются.

      – К чему?! Нет ничего!

      – Оно и правда: ни шороха не слышно, братец Бруг.

      – Вот именно, – предчувствие у меня наипаскуднейшее. – Но разве она не должна реветь?

      Сочный деревянный треск. Как будто вокруг кипит морская баталия, и нашу мачту расщепило снарядом надвое. Но трещит не в кабинете, и даже не в коридоре – звук глухой, словно…