Жанна д"Арк из рода Валуа. Книга вторая. Марина Алиева

или цветка у дороги… Или его не так поняли и потом уже довели чересчур простые, наивные в своей чистоте мысли до понимания более традиционного… более удобного… «Он ими слишком щедро делился, – подумал юноша. – Но что если сама Его казнь стала следствием тех сомнений, которые его слова посеяли в других?.. О Господи, я тоже впадаю в ересь, но мысль уже не остановить! Что если распятие было не страшной платой за наши грехи, а реализованным страхом перед светлым зеркалом, которое явилось людям и отражало каждого, кто пытался встать рядом – будь то хоть апостолы – в их истинном облике, порченом ложными идолами? Тогда мы все прокляты! Даже самые благочестивые! И этой девочке тоже среди нас не выжить!»

      Рене медленно вернул тетрадку, стараясь, чтобы никто не заметил, как дрожат его руки. Ему хотелось закрыть глаза и сжать голову, чтобы не лопнула от хлынувших в неё сомнений…

      – А ходишь ли ты в церковь, Клод?

      – Конечно! Я очень люблю туда ходить! Там так красиво, и люди все становятся тихими, светлыми и много молятся.

      – Но молитвы… Их-то ты заучила, а не сама придумала?

      – Молитва не мысль. Это слова – общие для всех, чтобы напоминать о нашем единстве. Мыслью их наполняет тот, кто молится, а молится каждый в себе, и этого не слышно… Не думайте обо мне плохо, сударь, я люблю молиться.

      Когда девочки ушли, отец Мигель молча посмотрел на Рене.

      – Я всё понял, – отрывисто сказал юноша. – Но теперь мне страшно. Мы вмешались в Божий промысел, в Чудо, которое действительно явлено, а имеем ли право на это?..

      Он, наконец-то, обхватил голову руками и уткнулся локтями в колени.

      – Или моя матушка величайшая провидица, или она не ведает, что творит, и горько пожалеет со временем!

      – Она ведает, – печально откликнулся отец Мигель. – И то, что всё вершится в соответствии с пророчествами, сделанными когда-то – и для неё, и для этой страны говорит только в пользу её действий. Девочки подружились. Они знают друг о друге всё – я это вижу. И вижу также то, что они принимают это, как должное. Не сегодня – завтра совершится последнее: они решат объединиться, чтобы вместе свершить предначертанное. Я жду этого и боюсь. Простите моё малодушие и трусость. Но, когда это случится, позвольте написать вам, а не герцогине? Её светлость давно не видела девочек, она к ним так не привязана… Вы понимаете о чем я?

      – Да, понимаю.

      – Поэтому мне бы хотелось написать именно вам… А вы уже решите, что с этим делать…

      Рене тяжело поднялся.

      – Пишите, падре. Нам грешно было взваливать на ваши плечи эту ношу, но еще более грешно заставлять нести ответственность. Когда матушка поправится, я сам с ней поговорю, и мы сообщим вам о своем решении.

      Мигель опустил голову.

      – Вы великодушны, сударь. Но есть еще кое-что, что пугает меня сильнее всего.

      – Что же?

      – То, что нам предоставлен выбор…

      * * *

      –… Можете ругать меня за самоуправство,