Дама в автомобиле, в очках и с ружьем. Себастьян Жапризо

не обратили внимания. Но какое это имеет значение, если я говорю вам, что сегодня утром ваша рука была забинтована.

      – Это была не я.

      – Ну так зачем же вы снова приехали сюда?

      – Не знаю. Я не снова приехала. Не знаю.

      По ее щекам опять покатились две слезинки.

      – Дайте мне уехать. Я хочу показаться доктору.

      – Я сам отвезу вас к доктору, – сказал Мануэль.

      – Не трудитесь.

      – Я должен знать, что вы там ему наговорите. Надеюсь, вы не собираетесь причинять мне неприятности?

      Она с раздражением мотнула головой: «Да нет же!» – и поднялась. На этот раз они отступили.

      – Вот вы говорите, будто я спутал, и Пако спутал, и все спутали, – сказал Мануэль. – Я никак не могу понять, чего вы добиваетесь.

      – Оставь ее в покое, – вмешался Болю.

      Когда они все вышли – впереди она, за нею агент по продаже недвижимости, затем Болю и Мануэль, они увидели, что у бензоколонок собралось много машин. Миэтта, которая никогда не была слишком расторопной, буквально разрывалась между ними. Девочка играла с детьми на куче песка у шоссе. Увидев, что Мануэль садится вместе с дамой из Парижа в свой старый «фрегат», она, размахивая ручками, подбежала к нему. Личико у нее было в песке.

      – Иди играй, – сказал ей Мануэль. – Я только съезжу в деревню и скоро вернусь.

      Но девочка не ушла, а молча стояла у дверцы машины, пока он прогревал мотор. Она не спускала глаз с дамы, сидевшей рядом с Мануэлем. Разворачиваясь у бензоколонки, Мануэль заметил, что агент и Болю уже рассказывают о происшествии собравшимся автомобилистам. В зеркальце машины было видно, что все они смотрят ему вслед.

      Солнце зашло за холмы, но Мануэль знал, что скоро оно снова выкатится с другой стороны деревни и будет как бы второй закат. Чтобы прервать тягостное для него молчание, он рассказал об этом даме. «Верно, поэтому деревня и называется Аваллон–Два заката». Но, судя по ее отсутствующему виду, она его не слушала.

      Мануэль отвез ее к доктору Тара, кабинет которого находился на церковной площади. Доктор был старый, очень высокий и могучий как дуб человек, уже много лет носивший один и тот же шевиотовый костюм. Мануэль хорошо знал его, доктор был неплохим охотником, как и Мануэль, считал себя социалистом и иногда одалживал у Мануэля его «фрегат» для визитов к пациентам, когда у его малолитражки – переднеприводная модель, выпуск сорок восьмого года – бывала «сердечная одышка», как он это называл. В действительности же, несмотря на многочисленные притирки клапанов, у нее уже не было ни сердца, ни каких-либо других органов, и она не смогла бы своим ходом доехать даже до свалки.