Детство Темы. Николай Гарин-Михайловский

Иоська осторожно плюет на кончик Тёминой рубахи.

      Край рубахи с плевком Тёма поднимает к лицу и растирает по своей щеке.

      Иоська пораженно и сконфуженно смотрит…

      Тёма убежденно говорит:

      – Вот… вот как я тебя люблю!

      Друзья подходят к кладбищенской стене, отделяющей дом от старого, заброшенного кладбища.

      – Иоська, ты боишься мертвецов? – спрашивает Тёма.

      – Боюсь, – говорит Иоська.

      Тёма предпочел бы похвастаться тем, что он ничего не боится, потому что его отец ничего не боится и что он хочет ничего не бояться, но в такую торжественную минуту он чистосердечно признается, что тоже боится.

      – Кто ж их не боится? – разражается красноречивой тирадой Иоська. – Тут хоть самый первый генерал приди, как они ночью повылазят да рассядутся по стенкам, так и тот убежит. Всякий убежит. Тут побежишь, как за ноги да за плечи тебя хватать станет или вскочит на тебя, да и ну колотить ногами, чтобы вез его, да еще перегнется, да зубы и оскалит; у другого половина лица выгнила, глаз нет. Тут забоишься! Хоть какой, и то…

      – Артемий Николаич, завтракать! – раздается по саду молодой, звонкий голос горничной Тани.

      Из-за деревьев мелькает платье Тани.

      – Пожалуйте завтракать, – говорит горничная, ласково и фамильярно обхватывая Тёму.

      Таня любит Тёму. Она в чистом, светлом ситцевом платье; от нее несет свежестью, густая коса ее аккуратно расчесана, добрые карие глаза смотрят весело и мягко.

      Она дружелюбно ведет за плечи Тёму, наклоняется к его уху и веселым шепотом говорит:

      – Немка плакала!

      Немку, несмотря на ее полную безобидность, прислуга не любит.

      Тёма вспоминает, что в его столкновении с бонной у него союзники вся дворня, – это ему приятно, он чувствует подъем духа.

      – Она назвала меня дураком, разве она смеет?

      – Конечно, не смеет. Папаша ваш генерал, а она что? Дрянь какая-то. Зазналась.

      – Правда, когда я маме скажу все – меня не накажут?

      Таня не хочет огорчать Тёму; она еще раз наклоняется и еще раз его целует, гладит его густые золотистые волосы.

      За завтраком обычная история. Тёма почти ничего не ест. Перед ним лежит на тарелке котлетка, он косится на нее и лениво пощипывает хлеб. Так как с ним никто не говорит, то обязанность уговаривать его есть добровольно берет на себя Таня.

      – Артемий Николаич, кушайте!

      Тёма только сдвигает брови.

      В Зине борется гнев к Тёме с желанием, чтобы он ел.

      Она смотрит в окошко и, ни к кому особенно не обращаясь, говорит:

      – Кажется, мама едет!

      – Артемий Николаич, скорей кушайте, – шепчет испуганно Таня.

      Тёма в первое мгновение поддается на удочку и хватает вилку, но, убедившись, что тревога ложная, опять кладет вилку на стол.

      Зина снова смотрит в окно и замечает:

      – После завтрака всем, кто хорошо ел, будет сладкое.

      Тёме хочется сладкого, но не хочется котлеты.

      Он начинает привередничать. Ему хочется налить на котлетку прованского масла.

      Таня