Плоды земли. Кнут Гамсун

влечение, или как это там ни назвать.

      – Довольно уж тебе хлопотать! – сказал он.

      – У меня в одном месте еще больше этого. А потом есть еще дядя Сиверт, слыхал ты про него?

      – Нет.

      – А он богач. Он окружной казначей в нашем селе.

      От любви умный глупеет, – ему захотелось по-своему показаться приятным, и он пересолил.

      – Вот что я тебе скажу, – промолвил он, – не ходи окучивать картошку. Я сам займусь вечером, когда приду домой.

      С этими словами он взял топор и ушел в лес.

      Она слышала удары топора в лесу недалеко от дома и по треску догадывалась, что он валит крупные деревья. Послушав некоторое время, она пошла на поле и принялась окучивать картошку. От любви глупый умнеет.

      Вечером он вернулся, волоча за собой на веревке огромное бревно. Грубый и простодушный Исаак изо всех сил гремел бревном, топотал и кашлял, чтобы она вышла и подивилась на него.

      – Да ты совсем спятил! – и в самом деле воскликнула она, идя ему навстречу. – Человек ты или нет?! – Он не ответил. И не подумал даже!

      Невелика штука справиться с бревном, об этом не стоило и говорить.

      – А на что тебе эта лесина? – спросила она.

      – Да и сам не знаю, – небрежно ответил он.

      Но тут он увидел, что она уж успела окучить картошку и, стало быть, в усердии почти сравнялась с ним. Это ему не понравилось, он отвязал веревку с бревна и пошел с ней куда-то.

      – Ты опять уходишь? – спросила она.

      – Да, – сердито ответил он.

      Он вернулся со вторым бревном, но на этот раз не пыхтел и не шумел, а подтащил его, как вол, к землянке и положил на землю.

      За лето он перетаскал к землянке множество бревен.

      Глава II

      Однажды Ингер опять наложила припасов в свою телячью сумку и сказала:

      – Пойду проведать своих.

      – А-а, – промолвил Исаак.

      – Да, надо потолковать с ними кое о чем.

      Исаак не сразу пошел за нею, а порядочно помедлил.

      Когда он наконец проковылял за дверь, отнюдь не выдавая своим видом любопытства и тяжелых предчувствий, Ингер уже едва виднелась на опушке леса.

      – А ты вернешься? – крикнул он, не в силах совладать с собою.

      – Неужто не вернусь! – отозвалась она. – Придумаешь тоже!

      – А-а.

      И вот он опять остался один, о-ох, господи! Полный сил и жадный на работу, он не мог расхаживать по землянке и зря топтаться на месте, а принялся за дело, стал ворочать бревна, обтесывать лесины с обеих сторон. Проработал до вечера, потом подоил коз и лег спать.

      Пусто и тихо в землянке, тяжким молчанием веяло от дерновых стен и земляного пола, глубоко и серьезно ощущал он свое одиночество. Но прялка и чесальные доски стояли на своем месте, и бусы на нитке лежали аккуратно припрятанные на полке под потолком. Ингер ничего не унесла с собою. Но Исаак был так бесконечно глуп, что в белую летнюю ночь на него напал страх темноты, и ему чудилось, что бог знает