Козлиная песнь. Константин Вагинов

одной скамейке заметил Мишу Котикова с актрисой Б. Сидит и что-то на ухо нежно шепчет и уголком рта, заметив неизвестного поэта, нехорошо улыбается.

      «Все биографические сведения о Заэвфратском собирает», – повернулся неизвестный поэт спиной и пошел к калитке.

      Купил газету.

      Сел на скамейку.

      Почитал.

      Опустил газету.

      Затем вспомнил философа с пушистыми усами и мысленно преклонился перед его стойкостью; в прежние времена этого философа ждала бы великолепная кафедра. Почтительную молодежь было бы не оторвать от его книг. Но теперь нет ни кафедры, ни книг, ни почтительной молодежи.

      Зевнул.

      Лениво подумал: «Это ересь, что с победой христианства исчезли сильные, языческие поэты и философы. Они нигде не встречали понимания, самого примитивного понимания, и должны были погибнуть. Какое одиночество испытывали последние философы, какое одиночество…»

      Он заметил Марью Петровну Далматову на скамейке.

      Встал. Подошел.

      – Что делаете вы тут? – спросил он.

      – Вашу книгу читаю, – улыбаясь, ответила Муся.

      – Вы лучше Троицына почитайте. Для девушек это полезнее. Охота вам читать такой сухой вздор.

      «Я разучиваюсь говорить, – подумал он, – совсем разучиваюсь».

      И вдруг грустно, грустно посмотрел вокруг.

      Глава XV

      Свои

      Совсем глубокой осенью, после того как Тептелкин покинул башню и переехал обратно в город, неизвестный поэт вошел в его комнату.

      Тептелкин, как всегда в часы занятий, сидел в китайском халате, на голове его возвышалась тюбетейка.

      – Я изучаю санскрит, – сказал он. – Мне необходимо проникнуть в восточную мудрость; я вам сообщу совершенно по секрету, я пишу книгу «Иерархия смыслов».

      – Да, – опираясь подбородком на палку, засмеялся неизвестный поэт. – Дело в том, что современность вас осмеет.

      – Какие вы глупости говорите, – вскричал, раздражаясь, Тептелкин. – Меня осмеют! Все меня любят и уважают!

      Неизвестный поэт поморщился и забарабанил пальцами по стеклу.

      – Для современности, – повернул он голову, – это только забава.

      – Возьмем Троицына. Можно спорить об его величине, но все же он поэт настоящий.

      – Я слышал, как Троицын собирает поэтические предметы, – смотря на затылок неизвестного поэта, заметил Тептелкин.

      – Что ж, это от великой любви к поэзии. Для посторонних великая любовь часто бывает смешна.

      – А Михаил Александрович Котиков? – задумавшись, спросил Тептелкин.

      От Тептелкина неизвестный поэт пошел по полученному утром приглашению.

      Сидели на железных неокрашенных кроватях безумные юноши. Один поблескивал пенсне, другой пел птичьим голосом свое стихотворение. Третий, ударяя в такт ногой, выслушивал свой пульс. Посредине сидела их общая жена – педагогичка второго курса. На голой стене комнаты отражалось окно с цветком.

      Неизвестный поэт