Эта гиблая жизнь. Коллектив авторов

высшую мореходку, третий помощник капитана и Павел Леонидович, старший механик – дед, пятидесятилетний отставник, двадцать с лишним лет до этого отходивший механиком на эсминцах и крейсерах, а сегодня оба они – сторожа, несущие вахту у трапа двенадцать через двенадцать, поделив сутки надвое.

      Набережная еще спит. Спят дома с темными окнами, спят пришвартованные прямо к набережной речные сухогрузы. Новые, с закрытыми деревянными щитами и прямоугольными иллюминаторами. У речников все не как у людей, скорее, не иллюминаторы на их судах, а окна. И ходят они по своим рекам от бакена к бакену, как по веревочке. Сухогрузы поставили в ряд по четыре-пять и лишь на мачте крайнего зажжен стояночный огонь. Невская волна поднимает их одно за другим, словно клавиши гигантского пианино.

      Вчера был выходной. Узкий газон забросан смятыми картонными стаканами, пустыми сигаретными пачками, пластиковыми бутылками. В воскресенье здесь прошла московская орда. Новая мода из обгаженной столицы ночным поездом приехать в Питер, покуролесить здесь, пошляться по Невскому, съездить на фонтаны в Петродворец, полетать на катере по Неве, съесть шашлык на набережной и вечером, культурно отдохнув, на ночном экспрессе укатить назад в Москву.

      Теперь ветер с Балтики гонит не листья, а пустые пакеты из-под чипсов и орешков.

      Над домами с другой стороны Невы медленно светает. Негроидный Иван Федорович Крузенштерн стоит на постаменте напротив военно-морского училища, задумчиво свесив голову. А Олегу надо свернуть направо через мост, пройти над Невой и еще раз свернуть направо к верфи. На мосту ветер прохватит насквозь, и он бежит к остановке, чтобы успеть вскочить в подходящий трамвай.

* * *

      Попасть в обычную, самую рядовую петербургскую квартиру просто. Надо недолго идти по любой центральной улице или проспекту, не важно, на Васильевском острове, Петроградской стороне, Коломне или даже на Невском. Вскоре, буквально через несколько десятков метров в парадном ряду домов обнаружится арочка. За ней небольшой, сплошь заасфальтированный, заставленный машинами двор. Еще одна арочка в глубине двора уведет еще дальше от проспекта, снова будет дворик узкий и высокий, так что сходящиеся кверху стены домов открывают лишь маленький участок неба. В нем много всякого хлама, каких-то коробок. Древний автомобиль полуразобран и вместо колес стоит на деревянных чурках. Есть еще и третий двор, но там и вовсе стоят баки помойки, даже днем шныряют крысы. И все же это дворы, куда выходят двери нескольких парадных. Бывшие черные лестницы доходных домов все также круты и узки, выкрашены. В густой зеленый или темно-коричневый цвет, только краска давно облупилась. На каждой площадке тяжелые деревянные двери украшены гирляндой звонков. Под некоторыми на табличках под звонками еще и по две-три фамилии.

      Понять, сколько семей обитает за дверью, трудно. Проще всего, зайдя в квартиру, пересчитать вывешенные на стене в ряд электросчетчики. Те словно живут своей жизнью ночью, или стоят или, тихо жужжа, еле крутятся в такт тарахтящему