Письма Мастеру из дворницкой. Татьяна Шутко

т, да на крыши сверху кинуть взор, вдруг где недогляд какой) Баловство, одним словом. Скукотишшша…

      От скуки энтой послания Мастеру и случились, про жисть нашу всепогодну.

      ***

      Пал Палыч, сосед мой коммуналошный, книжки страсть как любит. Грамотный шибко, так при евойной главной должности – положено-с. Манагер он метёлошный, веничком ивовым машет – залюбуешшшся. Во дворе-то ево уважают, знамо дело. Справно трудится.

      А в вечеру кромешшшную, быват, керосиночку на кухонке зажжёть, да на табурет усядется, ножишшша подожмёт. Вот ужо век с гаком род людской ляктричеством пользутся, а энтот, сосед мой, из керосину свет добыват. Ну, шо не запрещено, то разрешено. Покрутит ручку лампы доисторической и давай басом переливничать, вслух читать, странички перелистывать. Хоббя у ево такая.

      Третьего дня книжицу новую принес, мужичок там на обложке – бородишша да усишша знатные, любо глядеть. А платье – в пол. И фамилия такая звериная – то ли Опунций, то ли Скунций. И мыслит-рассуждат мужичок заморский чудно. В память втемяшилось, ако кол: "Не спешите делиться результатами труда со всеми. Пусть узнает тот, кому это действительно интересно". Каково?

      ***

      Давеча случай был. Палыч наш заполошный, токо шо манагер, а мужик видный. По весне белояблочной воспылал любовию к Марусе, продавщице ларёчной. Тако и пышет жаром горячечным, одна она, лебедушка, снится, токо глазишшша Палыч закроет. А смекалистый сосед-то мой, вот и повадился письма ей слать, словами ностранными заманивать девицу торговую. А та возьми – и ответь, да ладно так, будто коллежжж какой посешшшала.

      Вот сядет вечерочком Палыч на кухне коммуналошшшной, плеснёт беленькой, пальцем запотевший стаканчик потрёт, и давай нараспев письма девичьи одноквартирникам читать-смаковать. А после и Кольке рябому с третьего подъезду, и Василичу – горемыке дворовому. Прочтёт – и в глаза заглядыват, одобрения выжидает. Вот, дескать, Маруська моя какова!

      По цепочке языкатой и до девицы слух дошел, что Палыч наш на хвальбу не сдержан вышел. Румянощека пава, и фигурой сладна, и кулачишшша, как та кувалда.  Вот и приласкала чтеца, от всей чистой души. Долго фонарем светился соседушка, пуще керосинки, токо грамоту не бросил. Книжками увлёкси, нараспев басит, в уши науку льёт. А с Маруськой-то у них сладилось, и от кувалды польза быват. От ведь как.

      ***

      А как листва с дерев повалила наземь, работы поприбавилось у Палыча. Спит Маруся сладко, ручишша раскинет. А едва солнце лучом острым ей в ладонь ткнёт, так сожитель ейный уж на улицу гоношится, метёлкой ивовой паденку да денежку наметать. Эх, не жисть – прутья сухие.

      И задумал Палыч по грибы сходить, опять же для хузяйству польза. Раненько поднялся, да с лектрички прям по тропе и пошагал, куда ноги несут. Ветки по шшшекам хлешшшут, птахи шшшебечут, а ему хоть бы што. Тока подосиновики да подберезовики в корзинку плятёну тягат. Да ветер пересвистыват во все губы. Ляпота.

      И тут глядь, лес кругом. И справа рошшша, и слева рошшша, и куды не поворотись – куст да ствол. Прихватил Палыч палку покрепшше, уши навострил и пошлёпал туды, де шумнее. Деревья расступились – и поляна пред им, широка. И мужики у костра. Кто плашмя, кто плечом к плечу. Гарланят. Носишшша красные. Сапоги грязные. Охотнички. А бугай бородатый, с шапкой на весь глаз, ружо поднял, рыгнул зычно и вежливо так Палычу говорит: «Паф». Корзинку крепше к груди прижал и сиганул соседушко мой. Так и прибёг домой. Эвона как.

      ***

      Осень – пора хлопотная. То дождь колючий, то ветер злющий. Листвы ржавой насыпало, только успевай мешки подставлять. Некоды в небьи глаза заглянуть, да о судьбинушке подумать.

      Утро то выдалось – диво дивное. Солнце ластится, будто про календарь забыло. И так под тёплым Марусиным боком сладко, шо вылезать не хоцца. Скрепя сердце накинул Палыч фуфейку на плечи трудовые, пригладил шавелюру и шагнул в день.

      А на улице – будто художник какой озорует. Лучи канареешные сквозь кроны деревянные сочатся, по листве палой стелятся лентою яркою. Сжал метёлку Палыч покрепше и видит вдруг. В арке домовой, высоченной, человек стоит. Лбом к стене каменной прижалси, ботинками дорогущими в брусчатку уперси. И содрогается всем телом, беззвучно. Плачет по-мужски, значица. А пальто на ём сладное, а руки, шо те плети висят, часами золотыми поблескивают.  В сторонке джип черный, аки пёс верный, рычит.

      Палыч подошёл, осторожно так мужичка за рукав тронул. «Чаво тако?» – спрашиват. Всхлипнул мужичок, кулаком росу с щеки отёр. И показыват Палычу надпись на стене краскою белою. Буквы ровные, стройные. Шпана уличная расстаралась. Ну, погоревал – и будя. Нырнул мужичок за стёкла тонированные, в коробку железную, и след евойный простыл.

      А Палыч наш, манагер метелошный, слова те увидал, плечи расправил, улыбкою расцвёл. Полюбовался мудростью настенною. С клумбы астры сорвал, букетик малиновый, круглошапошный. И со всех ног к Марусе своей припустил. Доброго утра пожелать.

      А