Творческий отпуск. Рыцарский роман. Джон Барт

единого следа его на картографических вкладках района реки Йорк / бухты Мобджек Чесапика. Время до полудня – безвоздушное, знойное, больше похожее на лето, чем на весну, – мы проводим за ремонтом того, что способны починить, и наводим везде порядок после нашего океанского перехода и шторма. Хоть нам и нервно, мы не видим и не слышим на берегу больше ничего необычного. К полудню готовы сниматься с якоря, однако Норфолкская метеостанция извещает, что в середине дня область прослушивания пересечется холодным фронтом, а предварит его линия гроз. К 1400 в южном Мэриленде и северной Вирджинии объявлено штормовое предупреждение.

      Мудрые моряки с такими не шутят. Стоянка у нас укрыта; места для маневра достаточно даже для судна вдвое больше нашего; при отсутствии серьезной угрозы с берега пагубно было б выходить в море, пока не минует фронт. Мы смиряемся с тем, что придется еще раз ночевать в бухте По. Над рубкой за обвесом Фенн растягивает на выстрелах тент и холщовый сборщик дождевой воды, чтобы та сливалась нам в танк с пресной водой. Мы вновь плещемся, уже без приключений, – Сьюзен в купальнике, Фенвик без – и наблюдаем, как близится грозовой фронт, благодарные, что мы не в море. Кем бы там ни были утренняя докука и источники шума минувшей ночью, мы с удовольствием воображаем, что непогода положит конец их развлечениям. Вспомнив двойного, похотливый Фенн обнимает Сьюзен сзади, пока мы парим в воде, и проскальзывает рукой ей в трусики бикини, перебирает пальцами влажное руно, тянется к тем губам. Нет.

      Мы уже слышим первый гром и ощущаем первые колыханья норд-веста. В счастливой противоположности хрястю и хлобысю нескольких ночей назад мы в фуфайках расслабляемся в рубке, наслаждаясь птичьим воодушевлением, видом того, как лиственные подветренные деревья выворачиваются серебром кверху, тем, как раскачивается на якоре «Поки», становясь носом к шквалу.

      Не успевает тот нагрянуть, как мимо волнолома с урчаньем входит знакомый прогулочный траулер и бросает якорь у входа в бухту, в сотне ярдов от нас. В бинокль мы удостоверяемся, что это наш вчерашний помощник, «Баратарианец II», и приветственно машем молодому человеку у якорной лебедки, кто либо не замечает нас, либо игнорирует. Вот уж ветер набирает силу всерьез; верхушки деревьев мотает, и как бы укрыты мы ни были, безо всякого разгона волны, достойного упоминания, на дректове нас все равно начинает покачивать на киле. Задержка между нырком и ударом сокращается до секунды или около того. В стоячем такелаже свистит. На тент, на палубу, на бухту падают первые громадные капли дождя. Пахнет озоном. Под обвесом вместе с нами укрывается тревожный шмель, и его никак не вынудить улететь. Капли учащаются.

      В этот неподходящий миг «Баратарианец» спускает шлюпку – «Бостонский китобой» подвешен на шлюпбалках над транцем – и отправляет двух белых мужчин и одну черную женщину на берег: один мужчина и женщина в желтых дождевиках, другой мужчина нет. Собственно шторм налетает на бухту По, едва они заводят подвесной мотор и отдают концы, всем отплытием шлюпки занимаются двое в клеенке. Они исчезают