Настя Иванько и полуостров Крым (рассказы). Артур Кангин

сны смотреть нельзя категорически. Ладно, сегодня все на трезвую голову.

      Воротился домой. О, такого он не помнил лет уж 20-ть! Ждал его роскошный ужин. Жареная картошечка с опятами и луком. Компот из экзотических сухофруктов. Бутерброды с красной икрой.

      Мотя даже струхнул:

      – По какому поводу?

      Лизанька улыбнулась:

      – Ты уж извини, что я вчерашний день прошляпила. С юбилеем тебя, дорогой!

      – Дорогой?

      – Будешь коньяк? Армянский!

      Матвей потрогал в кармане джинсовой куртки янтарный шарик.

      – Сегодня как-то хочется лечь на трезвую голову.

      – А я немножко приму… Григория Ефимовича положили в Склиф. Барсик ему когтями занес инфекцию.

      – Детородная функция сохранится? – Мотя так уминал картошку, за ушами трещало.

      – Только если за операцию возьмется академик Фердыщенко. Из Кремлевки.

      – Фамилия знатная.

      – Есть не только плохие новости, а и отменная.

      – Во как! – Мотя с яростью наворачивал бутебродец с красной икоркой.

      – К нам в гости приезжает моя мама.

      – Варвара Филипповна?

      – Хочет поддержать нас в трудную годину.

      5.

      Варвару Филипповну Мотя не любил.

      Чувство неприязни было взаимным.

      Выглядела теща, ну, просто ангельски. Миниатюрная, в отличие от дочурки, голосок нежнейший. Правда, частенько срывалась на мат. Сказывалась долгая жизнь на лоне природы. Она под Магаданом, в селении Глубокая Щель, выращивала 37 козочек и одного козла. Окружение в поселке соответствующее названию – пьянь да рвань. Золотая рота! Беглые зеки, недавно откинувшиеся, вот-вот сядущие.

      Перед сном покрутил вещуна на ладони, сунул под подушку. Никто не должен помешать. Благо, вот уже лет десять, как спят с супругой на разных ложах.

      И снится Моте презабавнейший сон. Будто работает он ни больше ни меньше гробовых дел мастером. И к нему в маленькую, но уютную полуподвальную мастерскую приходит теща. Мнет в руках носовой платочек.

      – Я тут помирать собралась, – говорит, – так посоветуй, зятек, красным мне панбархатом гроб обивать или же темно-зеленым?

      – Темно-вишневым. Стильно и вкусно!

      – Нет, темно-вишневый – это слегка моветон. Вишня сигнализирует о празднике жизни. Я же, бля, собралась в долину теней.

      – Тогда давайте красным.

      – Лады… А древесный материал? Не подсунешь ли ты мне щелястую сосну?

      – Мама, как можно?! Исключительно из магаданского дуба. Вы же родная! Всего один раз хоронить.

      Очнулся, ухмыляясь.

      Экая махровая чушь!

      Теща, вопреки суровому быту, а может, и благодаря, выглядит что конфетка. Не дашь больше пятидесяти. На возраст намекает только вставная золотая челюсть.

      Вечером Варвара Филипповна явилась с огромной клетчато-бомжовской сумкой, дно у оной в кровавых подтеках. Пояснила:

      – Забила Яшку, козла. Продала стадо. Желаю малехо передохнуть от своей Глубокой Щели. С годок пожить у вас. Сходить в мавзолей к дедушке Ленину, повидать Кремль. Может, в окошке каком увижу самого