Когда господствует серость. Marie Umbrini

6

       Хотя Эвер Кюнн всё ещё хромал, рана на его ноге почти зажила. Так чувствовал он сам и так сказал врач, с которым Эвер почти не разговаривал, когда узнал, что врач – идейный республиканец. Эвера этапировали в Бренс, так что из зарешеченного окна был виден именно этот населённый пункт. Город был давно под контролем повстанцев или, как считал Эвер, мятежников. Из здания старинной тюрьмы не было видно дворца, где проходили выборы лидера неделю назад, не было видно штаб-квартир разных движений. Но был слышен республиканский гимн, который исполнялся где-то ближе к центру города и который никто не пытался перебить.

       Эвер, читая довольно примитивную беллетристику, которую ему принесли в его большую камеру (она была рассчитана на несколько человек, но сидел он там один), встретил на страницах книги упоминание бешеной блондинки – так, просто роковой женщины, но перед глазами встала другая блондинка. До ещё первой их встречи при упоминании слова "блондинка" Эвер представлял свою маму, мягкую женщину, обожающую петь. Но первая встреча с дурой всё изменила.

       Как он её ненавидел. Как корил себя за то, что, что тогда её почему-то отпустил, отдав сорванные объявления и очки и позволив уйти. Нет, он не винил ни её, ни себя в том, что они друг друга могли вполне убить в том приюте, но вот что случилось потом – Эвер вздрагивал.

       Был ли он благодарен Усни Лекмеру (Эвер слышал как тот представлялся Пеммеру) и его людям за то, что они остановили безумие? В глубине души – да, но его презрение к идейным республиканцам всё глушило. Более того, воспоминания об этом эпизоде неизбежно вызывали у Эвера стыд за свою трусость.