День только начался. Николай Максимович Бажов-Абрамов

сумерки, обнимающие его, да и прохлада эта, собачья, отдающая сыростью, с уходом дневного света, привели его в состояние осмысленности. Он тогда себя обнаружил не по далеко от воды речки, и обильных сочных разно трав, окружавших его с трех сторон, а сзади него, там уже в пяти, шести шагах, было железнодорожное полотно. Пока еще, какая – та видимость была, и, осознав уже, в каком он состоянии сейчас, стал под собою рвать эту траву, и делать себе лежак. Так как, стал уже понимать, придется ему здесь, проще сказать, дрыхнуть тут до утра. В этом неудобстве, да еще в прохладе и сырости от речки, всю ночь, так как, продолжить путь, он уже не мог физически. Хотя и, осознавал, судя по рельефу местности, трасса, куда он стремился, была почти рядом. Главное еще, жалко было ему себя. Если бы еще чуть подальше от этого места, с километра хоть, ближе к той предполагаемой опушке, там было бы уже не лес, а трасса автомобильная. Но теперь, когда он окончательно понял, что с ним произошло, ему надо, все же попытаться выбраться из этого места. Но это уже, после он только осуществит, когда он доползет, или доковыляет до этого берега речки. И там еще на свету, у открытой местности, у небольшой просветной поляны, попробует окончательно рассмотреть эту свою рану. Да и за одной, перевяжет, если это возможно, рану. Но это потом, потом, когда он совсем осмыслит происходящее с ним. То, что он еще жив, выходит, у него грудь только чуть продырявлен, не задеты основные органы там. И этим он обязан, выходит, своему портсигару и ребру диафрагмы, что жив еще до сих пор. Хотя, боль его и уложил вновь на подстилку травы, ему все же, не смотря на потревоженную боль, попробовать, если это возможно, продвинуться ближе к этой речке, пока совсем плохо ему не стало. И там, все же, попробовать обмыть, хотя бы от грязи, эту его рану в груди, и суметь еще добраться и до нательной майки. Затем попробовать, сделать из него перевязочный бинт, а после, все же попытаться встать, если это возможно. Местность, ему вроде, знакомо. С мамой он еще тогда, в глубоком своем детстве, рвал тут, вручную, из этой речушки, строительного мха, для нового строящего отцом бревенчатого дома. Было ему тогда, дай бог ему вспомнить? Сколько же было ему тогда лет?.. Не то семь. Да… в тот год, папа его, наконец, затеял строить новый дом. Конечно, детская память не долговечна. Вон, сколько уже времени минуло с тех пор. Теперь он уже, и сам взрослый дядька. Сына имеет, дочку, жену. Матери только, вот, жалко. Давно уже она в могиле. Все у него померли, когда он еще учился на последнем курсе в институте, в Челябинске. И в школу свою деревенскую, когда он приступил работать, после окончания института, с того времени, вон, сколько уже годов минуло. Успел к тому времени жениться, родила жена сына, затем и девочку. И теперь бы ему, до сих пор работать в своей школе. Да, вот, беда эта российская. Не умеем мы спокойно жить и развиваться, поэтому, выходит, незаметно, не ожидаемо, для всех населяющих граждан страны, нагрянула эта беда. Затем изменилась неузнаваемо и страна. Или её изменили, при молчаливо послушном народе, эти, всегда неспокойные, жадные выскочки, не любящие свою страну