Возлюби ближнего своего. Эрих Мария Ремарк

один год я был на фронте. Во Фландрии. Это тоже не было шуткой. Наше нынешнее положение во сто крат лучше. Понимаешь?

      – Понимаю. – Керн повернулся. – Конечно, лучше так, чем быть мертвым. Все это я знаю.

      – Тогда ты уже знаешь много. До войны мало кто понимал это.

      – До войны… С тех пор прошло сто лет…

      – Тысяча лет… В двадцать два года я лежал в лазарете. Там я кое-чему научился. Рассказать чему?

      – Говори.

      – Ладно, слушай. – Штайнер сделал глубокую затяжку. – Ничего особенного у меня не было. Сквозное ранение мышечных тканей. Боли почти не было. Но рядом лежал мой друг. Не какой-нибудь друг. Мой друг. Его ранило в живот осколком снаряда. Он лежал на койке и кричал. Ни грамма морфия, понимаешь? Морфия не хватало даже для офицеров. На второй день он так сильно охрип, что мог уже только стонать. Умолял меня прикончить его. Я бы это сделал, но не знал как. И вдруг на третий день на обед подали гороховый суп. Густой гороховый суп с салом, суп мирного времени. До того нас кормили какими-то ополосками. Ну, мы, конечно, давай жрать. Все страшно изголодались. Жрал и я. Жрал, как давно не кормленная скотина, с каким-то самозабвенным наслаждением. Уплетая суп и глядя поверх края миски, я видел лицо моего друга, его искусанные, разжатые губы, видел, как он умирает в муках. Через два часа его не стало…

      А я жрал и жрал, и никогда в жизни ничто не казалось мне вкуснее.

      Он сделал паузу.

      – Ну и что ж, вы просто здорово изголодались, – сказал Керн.

      – Не в этом суть. Тут другое. Кто-то подыхает рядом, а ты ничего не чувствуешь. Ну, допустим, тебе жалко человека. Но боли-то ты ведь все равно не чувствуешь! Твой живот цел – в этом все дело. Рядом, в двух шагах от тебя кто-то гибнет, и мир рушится для него среди крика и мук… А ты ничего не ощущаешь. Вот ведь в чем ужас жизни! Запомни это, малыш. Вот почему мир так медленно движется вперед. И так быстро назад. Тебе не кажется?

      – Нет, не кажется, – сказал Керн.

      Штайнер усмехнулся.

      – Понимаю. И все-таки подумай об этом при случае. А вдруг поможет…

      Он встал.

      – Мне пора. Пойду обратно. Таможенник вряд ли думает, что сразу вернусь. Первые полчаса он был внимателен. С утра снова будет наблюдать. Но ему никак не догадаться, что я подамся к границе в промежутке, то есть ночью. Уж такова психология таможенников. К счастью, зверь постепенно становится умнее охотника. Почти всегда. И знаешь почему?

      – Не знаю.

      – А потому, что зверь рискует больше. – Он хлопнул Керна по плечу. – Поэтому-то евреи и стали самым хитрым народом на земле. Запомни первый закон жизни: опасность обостряет чувства.

      Он протянул Керну руку, большую, сухую и теплую.

      – Счастливо тебе! Может, когда и увидимся опять. По вечерам я часто буду в кафе «Шперлер». Спросишь там меня. – Керн кивнул.

      – Ну, ни пуха ни пера! И не разучись играть в карты. Они отвлекают, избавляют от мыслей.

      Для людей без пристанища это очень важно. Ты уже неплохо разбираешься в яссе и в тароке. А вот в покере рискуй