Только вернись. Елена Левашова

и уеду в Америку, подальше от всего этого… Пока папа был жив, он убеждал меня отказаться от мести. До последнего дня он умолял смириться с прошлым и отпустить его… Простить во что бы то ни стало, вычеркнуть Глеба из жизни и памяти, уехать заграницу… Но я чувствовала себя живой только из-за желания отомстить. Кровь бежала по моим венам, сердце билось в груди, питаясь лишь этим желанием… Кажется, я утратила другие стремления – быть счастливой, любить и быть любимой, я жила войной – безжалостной, беспощадной, разрушающей… Не жила – существовала, потому что жизнью это сложно назвать… И что? Мои чаяния рассыпались как карточный домик, стоило Вяземскому поцеловать меня.

      Какая же ты идиотка, Кара! Нет, надо срочно уезжать… Искать дочь и валить из страны куда подальше.

      Тягостные мысли рождают тревогу. Бреду к подъезду, чувствуя необъяснимый страх. Останавливаюсь. Глубоко вздыхаю и резко оглядываюсь. Ничего… Ленивая полуденная тишина, пустая детская площадка, припаркованные тесными рядами машины… Ничего особенного. Успокойся, Кара… Ты зря себя накрутила. Дрожащими пальцами прикладываю ключ домофона к замку и окунаюсь в прохладные объятия подъезда. Тишину нарушает шорох пакета в моих руках и… чье-то тяжелое дыхание за спиной. Я не успеваю обернуться или вскрикнуть – страх словно щупальцами сковывает горло, парализуя мышцы. На затылок обрушивается удар… Падаю на колени, роняя сумку. Груши рассыпаются под ногами, в глазах темнеет. Пытаюсь встать, но меня сражает еще один удар… Все… Наверное, я умру, а Глеб никогда не узнает о дочери. И искать он ее не будет – зачем ему ребенок от неизвестного папаши?

      Сожалея о бесцельно прожитых годах, закрываю глаза… Слезы жгут кожу, а затылок ноет от боли. Ссадины на ладонях кровоточат, мышцы будто наполняются сталью… Не могу пошевелиться – хрипло постанываю, а потом проваливаюсь в омут бессознательности.

      – Кара… Господи, я так и знал, что тебя нельзя отпускать.

      Похоже, я в аду… Умерла, но моим наказанием стал голос Вяземского. Он и после смерти меня преследует. Или он тоже умер?

      – М-м-м… – мычу, не в силах вымолвить и слово.

      – Кара, как это случилось? Открой глаза, ты меня видишь? Как голова?

      Я все-таки разлепляю глаза… Зажмуриваюсь от слепящего света, ворвавшегося через приоткрытые веки.

      – Глеб? Где я?

      – На тебя кто-то напал. Хорошо, что я поехал за тобой следом. Меня Свирепый убедил подстраховать тебя. Черт… Так и знал, что нельзя тебя отпускать.

      Вяземский прижимает меня к груди и поднимает. Потолок кружится над головой, когда он несет меня к выходу. Руки болтаются, как плети, затылок нестерпимо ноет.

      – Поживешь у меня. Врача я уже вызвал домой, а там решим… – сглатывает он, переводя на меня взгляд.

      Так близко… Нестерпимо близко… Чувствую его дыхание, щекочущее висок. Тепло сильного тела, крепкие руки… Господи, Вяземский, когда ты исчезнешь из моей жизни?

      – Глеб, я настаиваю на полиции. Мы не справимся сами, мы…

      – Свирепый