Куншт-камера. Алексей Розенберг

ч

      Айседор Дромидондович, родной брат-близнец Михаилы Ромуальдовны, приходившейся кровной сестрой-близнецом Перепёрту Страховичу, задумал как-то сходить в гости к родному папаше Аристарху Заиковичу, да пока собирался, то начисто позабыл куда, собственно, намеревался идти.

      Посему выпив графинчик водочки под маринованный грибок, Айседор Дромидондович, поскольку уже был в калошах и пальто, вознамерился сходить в гости к сестре-близнецу Михаиле Ромуальдовне. Однако пока искал свою шляпу и ласты, начисто позабыл о том, куда, собственно, он собрался.

      Тяжело вздохнув, Айседор Дромидондович спрятал ласты в карманы пальто, и, выкушав еще один графинчик водочки под соленый огурчик, вознамерился посетить Перепёрта Страховича, кровного брата-близнеца Михаилы Ромуальдовны. Да пока раздумывал о том, что выбрать – зонтик или трость, снова позабыл о своих намереньях.

      Тут он, конечно, окончательно расстроился и, проклиная свою забывчивость, выкушал еще один графинчик водочки, закусив селедочным плавником, разделся и вознамерился лечь спать. Однако, пока искал пижаму, то начисто позабыл, зачем она, собственно, ему нужна. Посему, выкушавши графинчик водочки под корочку хлеба, погрозил кулаком кружащей под потолком мухе, хлопнул себя по лбу тапком и… задумал сходить в гости к родному папаше Аристарху Заиковичу. Да пока собирался, то…

      В общем, Айседор Дромидондович и по сей день все никак не может выйти из квартиры или, хотя бы, просто лечь поспать.

      Такие дела.

      «А я что – а я ничего»

      – Вам, уважаемая Анна Ефремовна, не при дамах будет сказано, к брадобрею бы надобно.

      – Ах, подите к черту, Иван Никанорович! Как у вас только язык поворачивается такое дамам произносить?

      – А я что? Я – ничего! Однако ж, опять-таки не при дамах – люди еще не пугаются ваших роскошных прыщей? Я б, ей богу, налог бы ввел на такую роскошь.

      – Нет, ну что вы за паразит такой, Иван Никонорович? Как вам не совестно? Мне от ваших замечаний просто дурно делается!

      – А я что? Я – ничего! Но только, надеюсь тут одни мужчины – у вас в юбках еще пока ничего не сыплется? А то, знаете ли, я слышу некоторое амбре от вашего исподнего.

      – Ах, Иван Никонорович! Ну до чего же вы свинья! С вашей стороны довольно подло делать мне такие похабные реплики! Стыдитесь!

      – А я что? Я – ничего! Просто, уважаемая Анна Ефремовна, я, знаете ли, в последнее время часто спотыкаюсь.

      – От чего же, Иван Никонорович?

      – Не от чего, а обо что – об борозды на полу, которые вы оставляете своими немыслимыми ногтями на ногах! Я, право, удивляюсь как на вас еще туфли налазят.

      – Ах вы мерзавец!..

      – А еще, уважаемая Анна Ефремовна, вы разве не замечаете, что у нас вся усадьба птицами загажена?

      – Только посмейте, подлец!

      – А я что? Я – ничего! Только птиц этих – это вы со всей округи своими вшами да блохами притягиваете. Совсем спасу нет!

      – Убирайтесь вон! Немедля! Видеть вас больше не желаю! Чтобы духу вашего тут не было! Вы только посмотрите, какая скотина! А если в вас осталось что-нибудь, хоть чуть-чуть от настоящего мужчины, то вы должны немедля застрелиться! Мерзавец! Солдафон! Уй! Убирайтесь!

      – А я что? Я – ничего! Я вас, уважаемая Анна Ефремовна, на себе не женил. Это вы своей маменьке спасибо скажите, карге старой. А еще лучше сами к ней убирайтесь. Так ведь не уберетесь – вас эта вздорная старуха и на порог не пустит!

      – Не смейте так говорить о моей маменьке! Когда она узнает, что вы тут вытворяете со мной, она непременно вас проклянет! Федор! Запрягай лошадей! Я уезжаю к маменьке! А вы, негодяй, оставайтесь тут. Надеюсь, что к моему возвращению вы уже умрете от разрыва сердца, бессердечная скотина!

      – А я что? Я – ничего! Скатертью дорожка! И маменьке своей передайте, что за такую доченьку в аду ей мучаться после смерти!

      …

      – А я что? Я – ничего! Федор! Принеси-ка мне, брат, водки да закуски, а опосля сходи до Иннокентия Палыча и Алексея Емельяныча. Скажи, что барин на преферанс ждет. Да поторапливайся! Мда… А я что? Я – ничего!..

      Хамовитый покойник

      Алена Сергеевна вошла в гостиную, и немедленно упала, споткнувшись об труп Федора Николаевича.

      – Что это вы, Федор Николаевич, разлеглись тут прямо на проходе? Так и зашибиться не долго.

      Однако вследствие трупного окоченения Федор Николаевич не мог шевелить губами, поэтому отвечать ничего не стал, отчего Алена Сергеевна стала обижаться.

      – Не хотите разговаривать – и не надо! Только валяться на проходе у меня в гостиной я вам не позволю! Соблаговолите валяться где-нибудь в другом месте!

      Однако по независящим от Федора Николаевича причинам, он самостоятельно перемещаться не мог, и поэтому остался лежать там, где и лежал, чем вызвал полное негодование Алены Сергеевны.

      – Федор Николаевич! Да вы