Собаки на заднем дворе. Сергей Николаевич Полторак

холостяцкую бэрлогу.

      Скромная берлога Художника представляла собой великолепно отделанную четырехкомнатную квартиру на первом этаже, из просторной кухни которой в полу была сделана основательная широкая дверь в подвал дома. Дом был кооперативным, и Вано Иванович сумел договориться с правлением жилищного кооператива о взятии в аренду сроком на пятьдесят лет значительной части обще-кооперативного подвала. Официальный договор по этому поводу был скреплен подписью председателя, бухгалтера и заверен печатью, помещен в дорогую рамку и вывешен на самом видном месте в подвале.

      – Я за этот подвал заплатил кооперативу дэнег нэмного, так они за свой счет даже внутренние стены мне выстроили, – сообщил Художник.

      В подвале на добротных полках лежали многочисленные бутылки с разными редкими, по словам Вано Ивановича, напитками. Но наиболее выдающиеся вина и коньяки хранились в одной из комнат квартиры. Комната больше походила на музей: каждая бутылка была представлена красиво оформленным сопроводительным документом, нередко даже с фотографией. Но главная фотография размещалась на особо почетном месте, на стене между окнами. То была фотография Хемингуэя. Тогда, в начале 1970-х годов, портрет этого великого писателя висел на стене в доме едва ли не каждого интеллигентного советского человека. Моя семья интеллигентной была лишь на мамину половину, поэтому портрета великого американца в нашем доме не было. Судя по всему, Вано Иванович был истинным интеллигентом.

      – Талантливый был боксер! – сказал Художник, увидев, что я разглядываю портрет писателя. – Он в своих книжках научно доказал, что можно проиграть бой и выйти из него победителем, а можно выиграть, но такой выигрыш – хуже поражения.

      Я к тому времени Хемингуэя не читал, поэтому не оценил слов, сказанных хозяином дома.

      В комнате было множество причудливых бутылок. Особую ценность представляла греческая амфора с вином, найденная на затонувшем в Средиземном море корабле и насчитывавшая более двух тысячелетий от роду.

      – Дорогая, наверное? – заинтересовался я.

      – Стоит, как две эти квартиры, – сделал широкий жест рукой Вано Иванович.

      Следующей комнатой была большая спальня, в которой кровать занимала больше половины помещения.

      – Зачем вам такая огромная кровать, Вано Иванович? – удивился я. – У вас, кажется, нет ни жены, ни детей.

      – Нэт ни жены, ни детэй, – с грустью сказал Художник. – Горный орел в нэволе нэ размножается. Но какой джэгит нэ любит простор, дорогой друг Алексей?! Этот сэксодром, – он кивнул в сторону кровати, – напоминает мне, что я пока еще мужчина.

      Из спальни дверь вела в самую небольшую, метров пятнадцати, комнату, которая оказалась комнатой Изабеллы. В ней стоял уютный непривычной для меня полукруглой формы диванчик – спальное место Изабеллы, на стенах было много фотографий собаки: вот она еще совсем щенок, вот она рядом с известным актером кино, а вот со знаменитым боксером Валерием Попенченко – выдающимся победителем