Шагая по облакам. М. Г. Лой

лента конвейера двигалась самостоятельно, без всяких подпорок, просто зависнув в темноте. С обоих сторон возле неё сидели люди. Толян внимательно всмотрелся в то, что они делали. Со стороны могло показаться, что это очередная бессмыслица. Как и та, которой занимался он: собирал в тележку облака, потом выгружал их в другом месте, возвращался и снова собирал. Здесь же люди склеивали из тонкой бумаги домики. У кого-то получалось красиво, у кого-то нет. У кого-то дом выходил совсем кривым, у кого-то мятым, а у некоторых и на дом не особо-то походил – абстракция, да и только. Склеивали люди дома быстро, несколько секунд и аппликация готова. Толян успевал моргнуть несколько раз, прежде чем из простых бумажных квадратиков, что лежали на конвейере при помощи простого канцелярского клея-карандаша – не такого, как был у Ангела – создавалась поделка.

      Только удивляло Толяна не то, насколько быстро человек создавал дом, а то, что потом, после того, как он заканчивал, брал молоток, что лежал рядом с ним и, размахиваясь, ударял по дому, сминая бумагу и разрушая то, что только что создал. Затем собирал разрушенный домик в ладони, ещё раз сминали его и выбрасывал в рядом стоявшую урну, где лежали другие смятые бумажные комки. Именно звук удара металлического бойка о конвейер заставил Толяна обернуться.

      Некоторое время он хмурился, пытаясь понять, для чего и зачем? Они склеивали бумажные квадратики в дома, затем разрушали их и выбрасывали в урну… Сначала создавали, потом разрушали и после, как итог, выбрасывали. В голове что-то щёлкнуло. Тут и гадать не надо было, чтобы понять, однако осознания того, для чего они это делают пришло лишь позже, и то, сложилось такое ощущение, будто Толяну кто-то подсказал. Кто-то невидимый. Подсказал, но в тот же момент чувствовалась эта подсказка, как нечто ненавязчивое: подул ветерок, и Толян, раз, и разгадал ребус, который в принципе его не особо напрягал. Ответ ему был не нужен.

      Толян приметил ещё один факт: мужчины и женщины сидели поочерёдно. Сидели на деревянных стульях. У кого-то стулья были ещё в хорошем состоянии, у кого-то в полуразрушенном, у некоторых от стула оставались лишь щепки. У некоторых вместо четырёх были три ножки, у других вообще одна. Каждый раз, когда мужчина или женщина, ударяя по домику, выбрасывали его, ножки стульев, спинка и сидение крошились, подгнивали, просыпались в пустоту и в темноту, иногда оставаясь под тем, что некогда было стульями, будто окончательный итог того, что в течении всей жизни, создав что-то, пусть и уродливое, люди в конце концов сами же уничтожали. Уничтожали уют и тепло, уничтожали семейное счастье. Не дрогнувшей рукой, выбрасывая это счастье на помойку. Понимали ли эти люди, что сделали не так, почему заслужили такое наказание? Ведь многие считают, что правы в той или иной степени, многие уверены, что они сохраняют, а не разрушают.

      Они сидели тут дольше, чем Толян собирал бы облака. Их срок – сто семьдесят семь лет. Ничтожная для этого мира цифра, если сравнивать с тысячью лет в аду. Но Толяну она показалась значимой. Важной. Впрочем, в этом