Два поэта. Ирина Калинковицкая

тех декабристов, которые к тому времени ещё живы. Среди них был и Иван Иванович Пущин, который вышел на свободу в 1856 году.

      Так на протяжении многих десятилетий стихотворение продолжает свою самостоятельную жизнь уже независимо от воли и жизни автора.

      Пушкин пытается представить себе, какие чувства будет испытывать последний лицеист, оставшись в одиночестве. Это несложно. Ведь он сам испытывает нечто похожее. Он сравнивает своё временное одиночество ("промчится год, и с вами снова я") с действительно безвозвратным и безысходным одиночеством последнего лицеиста:

      Пускай же он с отрадой хоть печальной

      Тогда сей день за чашей проведёт,

      Как ныне я, затворник ваш опальный,

      Его провёл без горя и забот.

      Он ещё очень молод. По сравнению с последним лицеистом, отмечающим лицейскую годовщину, у него есть будущее: встречи с друзьями, любовь, страдания, творчество. Всё так и будет. 8 сентября 1830 года в Болдине он напишет в стихотворении "Элегия":

      …Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;

      И ведаю, мне будут наслажденья

      Меж горестей, забот и треволненья:

      Порой опять гармонией упьюсь,

      Над вымыслом слезами обольюсь,

      И может быть – на мой закат печальный

      Блеснёт любовь улыбкою прощальной.

      А пока, отмечая восьмую лицейскую годовщину, он ещё не догадывается, что жить ему осталось немногим более одиннадцати лет…

      Ровно через одиннадцать лет он напишет последнее в своей жизни стихотворение на лицейскую годовщину, посвящённое двадцатипятилетию основания Лицея. Это стихотворение осталось незаконченным. Пушкин попытался прочитать его 19 октября 1836 года на собрании лицеистов у М. Л. Яковлева, но от волнения закончить чтение не смог. В этом стихотворении, как заметил исследователь стихов Пушкина, написанных к лицейским годовщинам, Л. Я. Левкович, "… подведение итогов жизни его поколения".

      Была пора: наш праздник молодой

      Сиял, шумел и розами венчался,

      И с песнями бокалов звон мешался,

      И тесною сидели мы толпой.

      Тогда, душой беспечные невежды,

      Мы жили все и легче и смелей,

      Мы пили все за здравие надежды

      И юности и всех ее затей.

      Теперь не то: разгульный праздник наш

      С приходом лет, как мы, перебесился,

      Он присмирел, утих, остепенился,

      Стал глуше звон его заздравных чаш;

      Меж нами речь не так игриво льется.

      Просторнее, грустнее мы сидим,

      И реже смех средь песен раздается,

      И чаще мы вздыхаем и молчим.

      Всему пора: уж двадцать пятый раз

      Мы празднуем лицея день заветный.

      Прошли года чредою незаметной,

      И как они переменили нас!

      Недаром – нет! – промчалась четверть века!

      Не сетуйте: таков судьбы закон;

      Вращается весь мир вкруг человека, —

      Ужель