Монохон. Короткие истории о жизни в Иркутске. Жанна Сизова

сочинить зимнюю сказку. А жила она в это время на даче. Тяжело летом про зиму писать. Забралась Светлана Волкова в прохладный подвал, где соленья хранились, протянула лампу, чтобы светло было, укуталась в плед, сочинять стала.

      Сказка к Рождеству была. Маленький Иисус должен был, преодолевая препятствия, ступенька за ступенькой, ветка за веткой, добраться до вершины ели, где ждала его чашка с теплым молоком.

      Когда сказка была готова, прочитала ее одна важная дама. Дама была литературная и про все на свете знала, особенно про Христа.

      Вызвала к себе дама Светлану Волкову и говорит: «А что это у тебя Иисус на ёлку забирается, молоко коровье пьет? У Богородицы что, своего молока нет?»

      Светлана Волкова шляпу поправила, левый глаз в морщинку прищурила и тихо так отвечает: «Есть у Богородицы свое молоко, имеется. Но ведь в жизни всегда существует… прикорм».

* * *

      С книгами в Иркутске было туго. Читать приходилось в читальных залах. Домой уносить не разрешалось. Покупать книги казалось невозможным. Их нужно было «доставать»: находить специальных засекреченных людей, которые сперва тебе не верили, а потом, поверив, за большие деньги привозили из Москвы вожделенное. Одного такого человека мы знали. Его звали Валентин Моисеевич. Он доставал книги нашим знакомым. Близился день моего пятнадцатилетия. Моя мама взяла четыреста рублей и пошла к Валентину Моисеевичу. Валентин Моисеевич стал говорить, что он ничего не обещает, но попробует, что в Москве есть свои сложности и так далее.

      В день рождения мама предложила мне «из первых рук» получить подарок. На углу улицы 8-го Марта мы ждали Валентина Моисеевича. Он не приходил. Мама нервничала, я волновалась. Валентин Моисеевич показался с большой клеенчатой сумкой. Он остановился, огляделся, из-под плеча открыл сумку. Я взяла у него из рук двухтомник Цветаевой и заглянула в лицо Валентину Моисеевичу. Лицо показалось мне землистым, покрытым книжной пылью, с несфокусированными на меня глазами. «Беспокоится, рискует», – подумала я.

      Читать Цветаеву в свежих, кое-где непрорезанных страницах было восхитительно непривычно.

      В дальнейшем всякий раз, заходя в библиотеку, попутно я заказывала в читальном зале эти самые стихотворения, живущие в старых книгах с преступно подчеркнутыми словами и продырявленными уголками страниц и имеющие какую-то другую «биографию».

* * *

      В Иркутске в восьмидесятые годы работал книжный магазин «Родник». В нем было три отдела: прозы, поэзии и музыкальный. Самый представительный был музыкальный. Самый скудный – отдел поэзии. Точнее, отдел был, а поэзии не было. Были голые деревянные полки и ящики со стихотворениями А. Пушкина.

      В это время я прочла в журнале «Юность» повесть Олеси Николаевой «Инвалид детства» и была под впечатлением. В сведениях об авторе сообщалось, что он пишет не только прозу, но он еще и поэт.

      Почувствовав непреодолимую потребность познакомиться со стихами Олеси Николаевой, я стала захаживать в магазин «Родник» и спрашивать, нет ли такой книжки. «Нет,