Оранжевая комната. Елена Перминова

дернула она меня. – Телефон забыла, я не надолго, минуты на две.

      Вернулась она не скоро, вернула трубку и с вызовом сказала:

      – У тебя там деньги закончились. Но ничего ведь, да?

      На счете – действительно – ничего. Мне казалось, что в этом случае хотя бы извиняются.

      Потом вышла из палаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Будто боялась, что я потребую от нее оплаты за разговор. Я подошла к окну: оттуда было видно, как Надежда усаживается в припаркованный у ворот клиники Лексус, и резко трогает с места.

      – К любовнику, видать, – проворчала Тамара. – Ишь, как вспорхнула голубка, а еще на сердце жалуется.

8

      Режим в клинике был свободный: после обеда разрешалось выходить за территорию. Главное, чтобы к восьми вечера все были на месте – в это время приходила дежурная медсестра и всех считала по головам. Нас это ограничение свободы не пугало, потому что пользовались ею в малых дозах – выходили погулять по городу или пройтись по магазинам, да и то – не каждый день, и возвращались самое позднее – к ужину, к 19.00. Надежда уходила после обеда и возвращалась в начале девятого. Запыхавшись, вбегала в палату и, озираясь, вскрикивала:

      – Ой, а кефир уже давали? – Это она про напиток, который мы получали в восемь вечера, перед сном.

      Если ответ был положительный: да, давали, и она понимала, что свою порцию пропустила, Надежда расстраивалась: глаза ее становились печальными, а движения медленными. Иногда она тихо, под нос себе бурчала:

      – Что ж такое? Неужели жалко кефира? На пять минут опоздала и все.

      Когда она это повторила на третий безкефирный для нее вечер, я не выдержала:

      – А вы не пробовали в магазине его покупать? Рублей 40 стоит, не больше, и целый литр.

      Надежда сделала круглые глаза, отшатнулась от меня, как от привидения и после длинной паузы сказала:

      – Так это же в магазине.

      Вид у нее был, как у туриста за границей: слышу, но не понимаю – напряженное лицо и рассеянный взгляд.

      По вечерам Надежда занимала внимание обитателей палаты рассказами о своих заграничных турах, подробно рассказывала, как отдохнула на Канарах и собирается на выходные в Париж. Вспоминала время, когда ей некуда было девать деньги, поэтому пришлось покупать две квартиры, загородный дом и три машины. Перечисляла цены в клиниках пластической хирургии и прикрывала рукой заметные шрамы около висков. Когда спросили, чем она занимается, раздала всем визитки, на которых значилось: генеральный директор. Правда чего именно, было не понятно, но никого это особенно и не интересовало. Все обитатели палаты, кроме меня, давно – пенсионеры, поэтому озвученные Надеждой суммы ее доходов казались бессмысленными и непонятными. Через несколько дней Тамара стала относиться к Надежде как к классовому врагу – с враждебностью и подозрением. Стоило ей только выйти из палаты, как начиналось:

      – Ишь, выпендрилась. 53 года, а все еще молодится, подтяжку она сделала. Откуда такие деньги? Воровала, поди, всю жизнь, а счас катается, как сыр в масле.

      – Деньги есть, а как безвкусно