Не особо принципиальный отдел. Ана Жен

бы пышное платье.

      – Знаете, – заговорил он, – вы словно в XIX веке бывали и с декабристами лично знакомы.

      Крис поделился мыслями, которые роились в его голове с того дня, когда девушка показывала ему квартиру Рылеева.

      – Вот как? – неуловимая и неясная эмоция скользнула в точных чертах ее лица.

      Крис счел, что комплимент партнерше понравился:

      – Да, особенно, когда вы говорили сегодня про Трубецкого и его жену. Как вы ее назвали? Катруся?

      – Каташа…

      – Да-да! Она вам как подруга!

      – Скверная из меня подруга, раз я ее красоту обсуждаю…

      Внутри у Лары все заныло: как она может смеяться? Каташа! Бедная Каташа на севере отрезала ленты с зимних сапожек, чтобы сшить шапку Оболенскому! Лариса Константиновна предательница! Ее не наказали, она должна быть в ссылке! А лучше казнена! Она не искупила грех, она просто сбежала.

***

      Лара вернулась домой заполночь. Она опустилась на пол в коридоре и заплакала. У нее не было сил дойти до спальни или спрятаться в ванной комнате. У нее не было сил. На красивую синюю юбку падали грязные слезы, смешанные с тушью. У Лары не было сил поднять руки, стереть слезы. Девушка плакала тихо, сотрясаясь всем телом.

      – Лар, ты плачешь? – вдали зажегся свет, вышел Кирилл.

      Она ничего не ответила, лишь откинулась на стену. Мужчина быстро опустился рядом с ней и также без слов прижал к груди. У Ларисы Константиновны он научился одной важной вещи: сострадать без лишних размышлений. Когда сердце разрывается, никакие слова не помогут. Неясно, сколько они так сидели. Лара полюбила своего компаньона за то, что он с ней. За то, что он, кажется, будет всегда. Она хотела верить, что Кириллушка никогда не предаст, как это сделал Рылеев.

      – Я не хочу возвращаться в архив… – прошептала Лара. – Меня никто не простит! Уже не простит! Про меня никто не вспоминал в бумагах. Ни одной строчки…

      – Милая Лара, – его подбородок лежал на ее макушке, а руки крепко сжимали, он хотел спрятать ее ото всех. – Тебе не их прощение нужно, тебе себя простить пора. Пойми, мы просто часть потока событий. Мелкие камушки в реке времени.

      – Он сказал, что я словно из XIX века, что я будто с декабристами знакома… Я так перед ними виновата! Перед Каташей виновата, я же с ней ни разу не встретилась после ареста… Мне здесь так хорошо… Мне так гадко…

      Кирилл ласково погладил вечную спутницу, к которой был привязан провидением. Ему нравилось снова видеть ее молодой, хоть израненной, но все еще наивной. С возрастом она изменилась, точно смирилась с чем-то, но эта Лара, как отголосок воспоминаний о доме. Ему нравилось, что боль у них одна на двоих. И представить, казалось, невозможно, как Лара жила при их первой встрече, когда никому рассказать нельзя было. Нет, он будет ее поддержкой, потому что Лариса Константиновна с самого начала оказывалась рядом.

      – Мне так странно, что ты взрослый уже…

      Они вошли на кухню, Кирилл поставил чайник.

      – Меня здесь никто не называет Ларисой Константиновной, от меня ничего не зависит… Я никогда не пойму, как это