СТРАСТЬ РАЗРУШЕНИЯ. Лина Серебрякова

вздохнул. Вино отозвалось в груди грустной отрадой. Захотелось утешения, не жалостливого, но изысканно-поэтического.

      – Гаврила Романыч, – промолвил он, повернувшись к поэту с изяществом, усвоенным с детства в гостиных Европы, – сделай милость, почитай начало "Видения Мурзы". Душа просит.

      Державин устремил на него проницательный взгляд. Помолчал и кивнул головой.

      – Изволь.

      Все приготовились слушать. Просьба была обычна, в этом кружке постоянно читались стихи, поправлялись неудачные места в сочинениях, обсуждались возможные направления творчества каждого.

      Державин поднялся, откачнул голову назад и сложил на груди руки. Медленно, нараспев, словно выводя просторную песню, стал читать.

      На темно-голубом эфире

      Златая плавала луна;

      В серебряной своей порфире

      Блистаючи с высот, она

      Сквозь окна дом мой освещала

      И палевым своим лучом

      Златые стекла рисовала

      На лаковом полу моем.

      Сон томною своей рукою

      Мечты различны рассыпал,

      Кропя забвения росою,

      Моих домашних усыплял;

      Вокруг вся область почивала,

      Петрополь с башнями дремал,

      Нева из урны чуть мелькала,

      Чуть Бельт в брегах своих сверкал;

      Природа, в тишину глубоку

      И в крепком погруженна сне,

      Мертва казалась слуху, оку

      На высоте и глубине;

      Лишь веяли одни зефиры,

      Прохладу чувствам принося.

      Я нé спал, – и, со звоном лиры

      Мой тихий голос соглася,

      Блажен, воспел я, кто доволен

      В сем свете жребием своим,

      Обилен, здрав, покоен, волен

      И счастлив лишь собой самим…

      Бакунин слушал, погружаясь в каждый звук. Вот она, высота прозрения, высота смирения…

      Поэт смолк. Все молчали. Александр поклонился Державину.

      – Благодарствуй, Гаврила Романович.

      – Угодил?

      – В самый раз… "И счастлив лишь собой самим." Теперь, укрепленный духом, могу поведать вам, друзья и наставники, заботушку, с каковою прибыл.

      Он поднялся и стал смотреть в окно.

      – Батюшка приказывает мне оставить службу, подать в отставку и поселиться в Премухино.

      Наступило молчание.

      – Важная перемена, – наконец, отозвался Львов. – Эдак сразу и не охватишь. И ты сгоряча наворотил, что Премухино – пуще крепкой тюрьмы для такого героя, как ты, с твоим воспитанием и талантами?

      – Каюсь, – наклонил голову Бакунин.

      – Сколько лет ты на государевой службе?

      – С пятнадцати годов, считай, двенадцать лет.

      Державин, успевший опрокинуть рюмку лимонной настойки, весело посмотрел на Бакунина.

      – Я в твои годы, Сашок, тянул солдатскую лямку. Бил Пугачева под командованием его сиятельства графа Суворова, был кое-как отмечен и несправедливо