СТРАСТЬ РАЗРУШЕНИЯ. Лина Серебрякова

обостренный, поперечный, он переживал ужасные муки. Отношения с матерью были ножевыми, с подростковой уязвимостью он сгорал от стыда, что она знает его изъян. С отцом было помягче.

      – Объясни ему, наконец, по-мужски, – вздыхала Варвара Александровна.

      – Ни-ни, – Александр Михайлович тряс лицом. – Сейчас любое слово как огонь к сену. Возраст!

      – Ах, мой друг! А мне-то… где взять любовь к нему? Десять детей! Жалко его.

      Александр Михайлович крепился сердцем.

      – Жалость ломает человека. Несчастье, напротив, кладет величие на чело тех, кои умеют вынести его.

      Что делал оскорбленный ребенок в тверских лесах? Пенял на судьбу? Почему, почему именно его наказала она? Младшие браться, рождавшиеся один за другим, домашние коты, псы, жеребцы – все были полноценными, не обойденными судьбой. Пусть никто-никто не знает об этом, но знает мать!

      – Она виновата! Она! – непосильные переживания для детской души. Он падал в траву, рыдал горько и безутешно. Все виноваты, весь мир виноват перед ним, разрушить, опрокинуть его жестокость и несправедливость! Никакой пощады этому миру!!

      Мать, с юных лет обремененная многодетностью, навряд ли проникалась тайнами душевной жизни любимых чад. Ее стараниями все были здоровы и прекрасно воспитаны. Зато отец, мужчина, мог бы объясниться с ребенком! Но… избегал, тянул, старался не замечать. Так никто и никогда не поговорил с Мишелем всерьез и спокойно о том, что огнем калечило юную душу, не нашел точных слов, чтобы разъяснить мальчику его особенность, умиротворить глубинные страхи и обиды.

      Едкая, едва заметная трещина змеилась между родителями и старшим сыном.

      Однажды он лежал в траве и смотрел в небо. Бурные рыдания его стихли, слезы просохли. Он многое слышал о своих казненных и сосланных родственниках, посмевших выступить против власти.

      – Все неспроста, – засветилась мысль. – Быть может, я отмечен свыше. Не для меня тихие радости семейной жизни, я не буду жить для себя.

      Подросток вскочил на ноги. Новая сила входила в него.

      – Сам Бог начертал в моем сердце судьбу мою. "Он не будет жить для себя!" … Вот оно что!

      Мишель гордо посмотрел вокруг. Пусть. Теперь он знает.

      Четырнадцати лет Михаил Бакунин был определен в Императорское артиллерийское училище близ Санкт-Петербурга и на долгих пять лет покинул райскую жизнь среди возлюбленного семейства.

      …

      – Варенька, – настороженно окликнула племянницу Татьяна Михайловна. – Ты придешь нынче ко мне читать Четьи-Минеи?

      Варенька, стройная темноволосая и темноглазая девушка шестнадцати лет, отрицательно качнула головой. Это был отказ. С невнятным бормотанием тетка сердито взглянула на нее и махнула обеими руками.

      – Уж диви заняту была! Скверная девчонка.

      – Не обзывайте меня!

      Девушка проскользнула вперед, скрылась в своей комнате и заперлась изнутри. Бросилась на постель, лицом в подушку, и, задыхаясь, стала рыдать, тихо, чтобы не слышали. Потом в слезах опустилась на колени.

      Отче наш, Иже еси на небесех!

      Да святится Имя Твое,

      Да