Анникка. Наташа Ридаль

Тени залегли под ее огромными глазами, но их блеск говорил о том, что ночное приключение не разочаровало Лену.

      – Видимо, семейство уже позавтракало? – она потянулась и сладко зевнула. – Тем лучше. Я намерена оставаться в постели до обеда.

      – Как угодно.

      Лена прищурилась:

      – Ванда знает, где я провела ночь?

      – Все считают, что мы вернулись из бара вместе.

      – Ты никому не рассказала?

      – Нет.

      – И всё же я слышу упрек в твоем голосе.

      – Я тебя не осуждаю, – произнося эти слова, Ада лишь самую малость покривила душой.

      Лена наигранно вздохнула:

      – Душка, ты живешь в плену предрассудков. Устаревшая мораль мешает тебе наслаждаться жизнью.

      – Я передам, что ты не будешь завтракать.

      В коридоре Ада столкнулась с Владимиром Федоровичем, который выходил от Оржельского. Девушка отрицательно качнула головой. Вместе они спустились в гостиную, наполненную звуками фортепиано: Вера Ивановна играла восьмой ноктюрн Шопена. Владимир Федорович отправился в большой дом, оставив дам готовиться к концерту.

      Спустя полчаса к ним присоединился Додо. Он являл собой зрелище еще более печальное, чем обычно, но при этом был гладко выбрит, отчего порез под подбородком сразу бросался в глаза. Додо на ходу застегивал свое поношенное зимнее пальто. Вера Ивановна перестала играть, встала и подошла к нему почти вплотную. Ада осталась у пианино.

      – Прошу простить, сегодня я не готов репетировать. Голова трещит. Пойду прогуляюсь.

      – Водка вас погубит, Денис Осипович, вы и сами это знаете, – голос Веры Ивановны звенел от сдержанного гнева. – Смотрите, что вы с собой сделали, – она протянула руку, чтобы коснуться его лица, но Додо отступил на шаг, и ее пальцы поймали воздух. – Однажды вы вот так перережете себе горло, господин Брискин, – изменившимся тоном сказала Вера Ивановна. – Думаете, вы один страдаете? Думаете, другим не больно оттого, что у нас отняли дом, лишили всего, что было дорого, превратили в заложников проклятого перешейка?

      Тут ей неожиданно возразил Владимир Федорович (никто не заметил, как он вернулся во флигель):

      – Дорогая Верочка, о чем ты говоришь? Мы – счастливые люди на этом клочке финской земли. В России гражданская война, голод, красный террор. Так уж лучше здесь – устраивать концерты, танцевать, пить водку, коли охота. Какая-никакая, а жизнь продолжается.

      Додо потихоньку ретировался к выходу. Ада вдруг осознала, что он ни разу на нее не взглянул. Руки Веры Ивановны мелко дрожали, лицо побелело.

      – Простите, Ада Михайловна, но репетицию придется закончить. У меня разыгралась мигрень.

      С этими словами Вера удалилась в свою комнату. Владимир Федорович последовал было за нею, однако дверь, которая захлопнулась перед его носом, остудила его решимость. После секундного колебания, он посмотрел на Аду, виновато улыбнулся и ушел к себе.

      Незадолго до концерта «артисты» были приглашены