Параллели. Часть первая. Сергей Григорьевич Никоненко

поговорить с ним. Петр Федорович встретил его в прихожей.

      – Здравствуй, пап, как дела?

      – Хорошо, ты чего, на обед что ли?

      – Да, был здесь, в вашем районе, дай, думаю, забегу, не буду время тратить на дом.

      – Проходи, сынок, – откликнулась Мария Николаевна, – здравствуй, как дела, все ли хорошо?

      – Спасибо, мам, все хорошо, а что, Фрося на работе?

      – Ну, конечно, – ответил отец. – Она на обед не ходит, там перекусывает с девчатами. А зачем она тебе?

      – Да нет, я так просто спросил, как у нее дела со здоровьем?

      – Да со здоровьем у нее все хорошо. Я вот что хотел тебе сказать, Володя, ты же видишь, что Василий тебя к ней ревнует? Хотя и мы с матерью не слепые, видим, она тебе нравится, она молодец, поводов тебе никаких не давала. Ты не тревожь их, сынок, ребеночек у них будет!

      – Мам, пап, чем же я тревожу-то, что, мне и ходить к вам не надо теперь?

      – Надо, сынок, но очень редко, и только тогда, когда Василий дома, извелся он совсем, видим, ревнует к тебе, голову теряет. Фрося-то все молчит, нас не тревожит, так и без слов нам с матерью все видно.

      В разговор вступила Мария Николаевна.

      – Ты пойми, ты же старший, людьми руководишь, пример должен подавать подчиненным, младшему брату. Раз так реагирует, учитывай это, не давай ему поводов к дурным мыслям.

      Володя покраснел, он понимал, то, что говорят его родители, сущая правда, и ему действительно нужно было сразу это учитывать. Только Фрося нравилась ему очень, и чем больше он с ней общался, тем больше терял голову от нее. Вот вам и проклятый треугольник. И как с него выпутаться, не известно! Видя его смущение, отец хлопнул его по плечу и заговорил:

      – Ну, ты все понял, сынок, мы с матерью надеемся, ты на нас не в обиде?

      Володя тяжело выдохнул и признался:

      – Люблю я ее, такие вот дела, родители.

      Мария Николаевна вскрикнула после слов сына, всплеснула руками и, смотря на него в упор, строго спросила:

      – Как любишь? А Фрося что?

      – Да ничего, мам, Фрося, она Василия-дурака любит. Только что я могу с собой сделать, тянет меня домой теперь, чтоб хоть краешком глаза ее увидеть. Сколько раз зарекался к вам без нужды не приходить, а ноги сами несут. Простите вы меня!

      – Ах, беда-то какая, – запричитала Мария Николаевна, но, собравшись с духом, все же продолжила. – Нет, сынок, если любишь, боль ей не причиняй, ни ей, ни брату, вы для нас одинаково дороги. Тебе придется с этим чувством жить и терпеть. А семью брата рушить не смей. Вот тебе мой материнский наказ.

      Ее поддержал и Петр Федорович, добавив к сказанному женой:

      – Любовь, Володя, должна быть обоюдной, а так это каторга для одного из супругов, любить надо обоим, тогда, глядишь, что-то и выйдет, и то гарантий мало, сколько еще труда и терпения нужно применить. Ты потерпи, сынок, и к тебе любовь придет такая,