Уиронда. Другая темнота. Луиджи Музолино

договоров подряда. Это место оказалось ничейным и стало первым убежищем для несчастных, высадившихся на острове и сумевших сбежать от береговой охраны или из центров приема беженцев в надежде покинуть Лампедузу.

      Они пошли по узенькому коридору, по обеим сторонам которого на проволоках висели старые простыни. Айеби первым, потом – журналисты. Последним шел Поретти, который вдруг пронзительно завизжал. Этторе покрутился в разные стороны, не зная, чего опасаться. Заметил в темноте между простынями какой-то вытянутый силуэт.

      – Твою мать! Что это было? – Поретти стоял, схватившись руками за грудь и пыхтя, как скороварка.

      – Крыса, наверное… – Джанни посветил вокруг себя светодиодной лампочкой камеры.

      – Крыса, крыса да, здесь крысы!

      – Да, конечно, крыса, щас. Он был размером с лабрадора! Прошел прямо мне по ногам. И потом крыса серая, а этот… беловатый.

      – Да ладно, тебе показалось… Хочешь вернуться? – рявкнул Этторе, тут же почувствовав раскаяние. Словно он – Монтрезор, ведущий бедного Фортунато в подвал, чтобы замуровать заживо, как в рассказе По.

      – Идите вперед! Черт, что за дерьмо, я все сфотографирую и пошлю в газеты, во влиятельные газеты, можете не сомневаться!

      Они пошли дальше, подгоняемые Айеби, который, казалось, начал волноваться, – видимо, ему хотелось побыстрее привести их на место. Впереди был непроглядный мрак. Даже светодиодная лампочка не могла рассеять темноту. Как будто тьма глотала яркие лучи, засасывала их в свое чрево.

      Миновав массивные колонны, они увидели первые следы недавнего человеческого присутствия: угли потухшего костра, брошенные на пол надувные матрасы, набитые одеждой и остатками еды целлофановые пакеты. Воняло фекалиями и мочой.

      – Здесь мы иногда спать, но сейчас почти все там, молиться за ньямби. Идти еще недалеко, хорошо.

      – Я все снимаю, Этторе, не хочешь сказать что-нибудь? – спросил оператор, знаком прося угандийца помолчать.

      – Да, конечно. Скажи мне, когда.

      – Хоть сейчас.

      Этторе подошел к стене, изрисованной граффити, повернулся и уставился в красный огонек камеры.

      – Меня зовут Этторе Рачити, я журналист Tele Nove, и мы находимся в бывшем отеле «Жаворонок» в городе Лампедуза. Нам удалось…

      Но не успел Этторе закончить фразу, как Джанни с воплем отвращения опустил камеру:

      – Твою ж!

      – Что?

      – Там кто-то есть. На трубах, у тебя над головой.

      Этторе отпрянул от стены и задрал голову. Не очень-то хочется, чтобы крыса прыгнула сверху. Две толстые трубы в клочьях изоленты и паутины шли параллельно, в полуметре от потолка.

      – Как хоть оно выглядело? Крыса?

      – Не знаю. Оно… Оно было огромным!

      – Я же говорил, что эта хрень – огромная! – гаркнул Поретти, чей голос эхом прокатился по маленьким боковым коридорам, уходящим в темноту. Видимо, он наконец протрезвел.

      – Ты его снял? Включал запись?

      Джанни кивнул и нажал на перемотку.

      – Так, вот тут, должно быть примерно