Русский храм. Очерки по церковной эстетике. Н. К. Бонецкая

в постановке проблем нового религиозного сознания, чего как раз избегает евразийское поколение, стремящееся «к упрощению, элементаризации, к бытовым формам православия, к традиционализму». Глубокая правда этих слов Бердяева раскрывается в настоящее время: можно задохнуться в атмосфере современного националистического, «евразийского» православия, которое мало-помалу вытесняет из русской Церкви подлинно исповеднический настрой, присутствовавший в ней в советское время. Ныне мы воочию видим, что охранительный церковный национализм, действительно, есть «реакция против мистики и романтики, против усложненного гносиса, против эсхатологических настроений»104. В случае победы в России политической реакции105 и воцарения идеологии евразийского типа нежные ростки новой софийной духовности будут безжалостно растоптаны. Православие при этом выродится в духовный «большевизм», от которого и предостерегал Бердяев106, Россия не выполнит своей всемирно-исторической миссии.

      Миссии же этой культурная замкнутость России абсолютно противопоказана. Напротив того, Россия должна стремиться выйти «в мировую ширь» ради «раскрытия Западу своих духовных богатств»107. Бердяев, следуя заветам Соловьёва, видит конечную цель истории в образовании в мире «единого духового космоса, в который русский народ должен сделать свой большой вклад»… Но как на этот счет обстоит дело в нашей современности? Представляется, что начиная с середины 1990-х годов Россия, формально оставаясь открытым обществом, начала вновь замыкаться, уходить в себя. Между русскими людьми – прежде всего теми интеллигентами, которые являются носителями духовной культуры, – и Европой ныне воздвигнут непреодолимый экономический барьер. То лицо России, которое видит Европа – это лицо или лживого политика, или мафиозного «предпринимателя». В недалеком будущем этот экономический барьер вполне может быть дополнен барьером политическим. Софийные проекты русских философов снова оказываются утопиями.

      «Евразия» или «Азиопа»?

      14 ноября 2000 года зрители российского ТВ могдли увидеть в вечерних новостях сюжет, который поразил многих. Президент Путин, находившийся в то время с визитом в Монголии, и глава монгольского государства вели дружескую беседу в правительственной юрте на фоне гигантской беломраморной статуи Чингисхана – великого азиатского средневекового деспота (ХIII в.). Именно Чингисхан возвысил Золотую Орду, под игом которой Русь находилась около трех столетий.

      Перед лицом идола, словно призванного напоминать о былой славе Монголии, русский и монгольский верховные правители любезно обменивались знаками вечной дружбы. Разумеется, в такого рода контактах на высшем уровне нет места случайным деталям и проявлению личных чувств: сцена эта знаковая и (скажем не слишком всерьез) требует к себе герменевтического подхода. Для ее осмысления надо учитывать контекст недавних событий.

      Если

104

Там же. С. 105.

105

Данная тенденция налицо: чего стоит хотя бы возврат к советскому, сталинских времен, государственному гимну.

106

«Отрицание духовного аристократизма, отрицание сложности мысли, бескорыстного созерцания и творческой проблематики есть большевизм» (там же).

107

Там же. С. 102.