.

масонская аскеза была весьма похожа на православное духовное делание – исихию или «умную молитву», и не случайно наряду с книгами западных мистиков И. Арндта, Я. Бёме и Ангелуса Силезиуса русскими масоны зачитывались сочинениями православных святых – Макария Египетского и Григория Паламы. Однако пиетическая «прекрасная душа» почти неуловимо, но на самом деле принципиально отклонялась от духовно трезвого идеала православия. В масонстве присутствовали начатки романтизма и сентиментализма; в метафизику масонства также входил натурфилософский космизм, абсолютно чуждый церковному мировидению. В сущности, масонство – это обновленная версия гностицизма. И именно в этом гностико-натурфилософском своем качестве масонство выступает как предтеча русской софиологии конца ХIХ – первых десятилетий ХХ века. Кстати, весьма часто свою цель русские масоны обозначали как обретение Божественной Премудрости; возможно, образ Софии вошел в масонские представления через столь авторитетного в масонских кругах Якоба Бёме78. В самом общем смысле от православной – монашеской мистики и аскезы масонская духовная работа отличается приятием ряда аспектов тварного мира, – скажем, широко понимаемом красоты; установка же исихаста изначально трансцендентна в отношении всего тварного. Это расхождение исходных позиций обусловило резко отрицательное отношение традиционного православия как к масонству, так и к софиологии, существующее и по сей день. Мы это увидим и в рамках нашей темы – прослеживая судьбу Витберга и его храма.

      А. Лабзин, следуя масонским заветам, проповедовал «обращение» от горделивого рассудка к жизни сердца – к самонаблюдению и вслушиванию в тихий голос Христа, обитающего в сердечной глубине. Лабзин, как и многие масоны предшествующего поколения, был ревностным защитником и участником всех таинств и обрядов русской православной Церкви. В том, что Витберг принял православие, в первую очередь сказалось влияние на него Лабзина. Для Лабзина за церковными символами была скрыта духовная реальность. Но от православных убеждений воззрения Лабзина отличались тем, что центр тяжести в них был смещен от символической оболочки в сторону самой этой реальности, воспринимаемой сердечным чувством. Исторически-конфессиональная сторона религии рассматривалась им в конечном счете как безразличная, обрядовые символы признавались, так сказать, абсолютно прозрачными. Лабзин полагал, что в недрах любой «видимой» Церкви скрыта Церковь «невидимая», «истинная», причем внешние формы всех «видимых» Церквей были в его глазах равнозначащими и в этом смысле несущественными. В понимании Лабзина, «истинная Церковь шире этих наружных делений и состоит из всех истинных поклонников в духе, вмещает в себя и весь род человеческий»79. Именно эта идея «вселенского», «универсального» христианства, вместе с соответствующим ему духовным путем – живым, сердечным общением всякого индивида с Христом, и была усвоена Витбергом, став основанием его проекта

78

Мы имеем в виду играющую важную роль в мистическом опыте и писаниях Бёме «Деву Софию».

79

Протоиерей Георгий Флоровский. Пути русского богословия. С. 137.