Миграция и эмиграция в странах Центральной и Юго-Восточной Европы XVIII-XX вв.. Коллектив авторов

Крым, то-де и… им… житья не будет»124. Представляется, что говорить о приоритете в этих словах сугубой провокации говорить не приходится – данный тезис казаки реализовали на практике в пределах 2–3 поколений еще до восстания К. А. Булавина, со времен которого до нас дошло едва ли не самое громкое заявление донцов об их готовности сменить подданство. В мае 1708 г. казаки-булавинцы писали кубанским казакам следующее: «А есть ли царь наш не станет жаловать, как жаловал отцов наших дедов и прадедов, или станет нам на реке какое утеснения чинить, мы Войском от него отложимся и будем милости просить у вышнего творца нашего владыки, а также и у турского царя…»125. Кроме того, булавинцы пытались наладить связи через кубанских казаков не только с турецкими властями в Ачуеве, но самим султаном Ахмедом III, прозрачно намекая на возможность перехода в турецкое подданство.

      Содержание данных кейсов позволяет уточнить вывод ученых о том, что до Булавинского восстания история не знала случаев, чтобы донские казаки «вмешивали турок в свои отношения с царскими властями и пытались привлечь их на свою сторону, хотя и в первой половине XVII в. на Дону иногда говорили о возможности своего ухода с “реки”»126. Вероятно, у нас еще мало данных, которые позволили бы говорить, например, о сравнения уровня статусности в казачьей среде русского царя и турецкого султана, но, кажется, что сама постановка проблемы – о поисках казаками иных, нежели никонианская Россия, векторов притяжения (персонифицированная, быть может, в лице мусульманских государей), проистекает логически из условий пребывания донских казаков во фронтирном пространстве Поля. Констатируя, таким образом, необходимость обращения ученых ко всем без исключения событиям полихромной палитры отношений казаков не только с Россией, но и с Крымским ханством, Османской империй, можно выделить несколько проблемных вопросов, имеющих отношение к перспективам изучения темы:

      – определение причин массового ухода на Западный Кавказ донских казаков именно во второй половине XVII в.;

      – изучение процессов развития отношений казаков с Крымом и Турцией в контексте не только событий внутрироссйского характера, но и собственных интересов казаков, например, Дона;

      – рассмотрение характеристик общего и особенного в отношении различных казачьих групп Кавказа и смежного с ним Поля к мусульманскому присутствию в регионе, выделение архетипов такого отношения и динамики коллективных представлений казаков о тюркско-татарском мире и, наоборот, этих «природных» врагов казачества о самих казаках;

      – исследование процесса формирования социальных сетей кубанского казачества, формирующегося на территории Крымского ханства уже на рубеже XVII–XVIII вв., не только с казаками Российского государства, но с представителями других сообществ (социальных групп) России, а также другими казачьими сообществами, например, запорожскими казаками;

      – определение степени принятия/непринятия Гиреями и Османами

124

Дружинин В. Г. Раскол на Дону в конце XVIIстолетия. СПб., 1889. С. 180, 182.

125

Булавинское восстание. 1707–1708. Сб. док-в. М., 1935. С. 464.

126

Пронштейн А. П., Мининков Н. А. Крестьянские войны в России XVII–XVIII вв. и донское казачество. Ростов на/Д., 1983. С. 261.