Фырка. Андрей Акшин

сада, за баньку и, открыв низенькую скрытую калитку, побежал вниз к небольшой извивающейся речушке. Фырка за ним!

      Юрча сидел на корточках над водой, положив обрез на колени. Одна рука придерживала укороченное ружьё, вторую ладонь он опустил в серую воду. Фырка… Она так боялась за златоокого. «И потом, – решила Фырка, – он ведь хочет застрелиться, ну и пусть застрелится, но прежде не успеет убить хранителя!» И вскрикнула за спиной мужчины ребёнком, кричащим от боли. Юрий Маркович вздрогнул, пальцы рук непроизвольно сжались, одной руки поймали воду, другой – курки. Два заряда разорвали ещё живую плоть груди, уже мертвеющее сердце.

      – Ты чиво мимо бежишь? Али беда случилась? – анчутка загородил дорогу Фырке.

      – Беда… Беда? – чертовкина курносость стала вдруг меньше. – Беды никакой нет.

      – Врёшь! – неожиданно завопил банник. Щёки его набрякли. – Врёшь!

      – Не фыркай, а то я те фыркну! – огрызнулась Фырка.

      Анчутка не посторонился и не попятился, но закрыл глаза и принялся шептать заговор. Чертовка горько усмехнулась. Она отогнала панику, оставив себе тревожное ожидание. И подождав, когда банник отбубнит, Фырка попросила: «Отойди. Я за себя не ручаюсь».

      И в тот же миг полыхнуло! Ярко до рези в очах. Когда они примчались к воротам, пятьдесят седьмая алмазная пыль стекала чёрным графитом на землю, оставляя тёс измазанным сажей. И лужица на гальке шипела кислотой.

      – Вот вам и пятьдесят восьмая грань! – из пустоты раздался голос деревниша. Фырке и анчутке даже помстилось, что в щелях забора мелькнула горбатая спина.

      2

      Медовая хоронила мужа скорбно, но без слёз. Прокурорский закрыл дело быстро, явное самоубийство, чего там расследовать… А пепельноволосый сразу же был перенесён в соседний дом за номером 59, к одинокой старухе, подруге Медовой, по фамилии всеми забытой, но многими посельчанами считавшейся злой и мстительной. Одни, за глаза, называли старуху Вронской. Другие, в спину, – Вороной. Медовая же называла старуху по имени-отчеству, Марья Михална.

      Медовая приходила к соседке и тогда плакала-горевала, глядя на златоокого, который продолжал лежать полуживым. Это было жестоким и нечестным по отношению к прошлой жизни, но такая она и есть любовь, замешанная на страсти, в которой всегда живёт смерть, иногда предваряя любовную страсть, а бывает и, завершая страстную любовь. Приходила Медовая один раз в день. А вот Фырка там поселилась. Поначалу она проникала через чердачное окно и даже через печную трубу, но, обнаружив слуховое окошечко над ротондой, выбрала этот путь. А ещё Фырка, обернувшись чернохвостой алтайской белкой, носилась по деревьям, обрушиваясь на ветки всем своим гневом, ломая яростью многие из них.

      Ярость понимания, что придётся ответить.

      Фырку томило предчувствие, тревога недогляда. Ведь не чертовскую шалость она совершила у речки. Это у людей милицейские