Под теми же звездами. Андрей Ренников

стоял растерянный и уничтоженный. Опять писать фельетон! Или, может быть, дать Веснушкину, а тот уже сам разберет, чей лучше? Но ведь факты нужны. У Кедровича больше фактов. Веснушкин и без того уже больше расположен к этому мерзкому выскочке, чем в нему, старому сотруднику, к нему, который уже около 15 лет работает в «Набате» и никогда не подводил под суд своего редактора-издателя, тщательно проверяя факты, о которых сообщал. И вдруг этот неизвестный молодец завладел доверием издателя!

      Шпилькин кипел негодованием, но сдерживал свои чувства. Между тем, Кедрович, обменявшись любезными приветствиями с сотрудниками и сказавши какую-то скабрезность проходившему репортеру, отправился в кабинет Веснушкина. Там он сел против редактора, закурил сигару, заложил ногу за ногу и сказал:

      – А у меня, Петр Степанович, хорошенькая темна сегодня. Раскопал сенсационную вещицу.

      – А что? – обрадовался Веснушкин.

      – Да вот, имею материал про смотрителя городской больницы. Я знаю из достоверных источников, что этот господин… э… как его фамилия, будьте добры напомнить?

      – Смирнов, что ли?

      – Ну, вот, Смирнов. Так этот Смирнов оказался в связи со многими сестрами милосердия, которые вместо больницы проводят с ним ночи. Например, его видели в кафешантане ночью с одной из них; потом видели, как он ходил в магазин покупать бальные туфли для другой. Возмутительные факты.

      – А вы уже приготовили фельетон? – с лихорадочной поспешностью спросил Веснушкин.

      – Нет еще. Но я быстро. Я в полчаса напишу. Только вы мне разрешите сесть у вас в кабинете за тот столик? А то там мешают разговорами: этот Шпилькин всё время болтает о всяком вздоре с репортерами.

      – Ох, уж этот Шпилькин! – вздохнул Веснушкин.

      – Не понимаю, как вы его терпите? – продолжал Кедрович, усаживаясь за соседний столик, – вы читали, что за чушь написал он сегодня? Да и вообще, скажу я вам, газета ведется отчаянно; я вам откровенно сознаюсь: ваш Алексей Иванович милый человек, но он плохо справляется со своей работой.

      – Ох, я не знаю, право, как быть, – вздохнул снова Веснушкин. – Я бы охотно предпринял реформы своего дела, если бы я только представлял себе что-нибудь лучшее. Но я прямо не знаю, как быть: после этой проклятой конституции читатель пошел такой загадочный, просто не приведи Господи. Я до сих пор не знаю, что ему, наконец, нужно? Раньше, например…

      – Да, да, вы мне это уже говорили, – перебил Кедрович, обмакивая перо в чернильницу, – по-моему реформа в вашем издании, действительно, необходима. Вот если хотите, я кончу фельетон, тогда мы посоветуемся. Я мог бы быть полезным вам своим петербургским опытом, это могу сказать не стесняясь.

      – Ах, голубчик! – воскликнул с жаром Веснушкин, – вот я был бы вам благодарен. Ну, пишите, пишите, а потом поговорим… Я вам расскажу также свой проект: может быть он тоже пригодится. Ну, не буду мешать, пишите!

      Они оба погрузились в свои занятия.

      Между тем, в редакционной комнате становилось всё оживленнее и оживленнее. Начали появляться не только сотрудники, но знакомые