Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма. И. А. Морозов

отсутствия жизненной энергии и силы, то совершенно ожидаемыми и предсказуемыми являются интерпретации куклы как чего-то безжизненного, а также как вещи, символически обозначающей смерть или мертвеца. Отсюда распространенное сравнение покойника или человека, находящегося на грани жизни и смерти, с куклой. Такого рода описания практически идентичны в разных культурных традициях, например, у И. С. Тургенева и Томаса Манна: «Но я не застала даже тех последних предсмертных движений, которые такими неизгладимыми чертами залезли мне в память у постели моей матушки. На обшитых кружевом подушках лежала какая-то сухая, темного цвета кукла с острым носом и взъерошенными седыми бровями…» [НКРЯ: Тургенев 1881, Несчастная]; «Мертвый дед казался совсем чужим, и вовсе даже не дедом, а восковой куклой в натуральную величину, которую смерть подсунула вместо него; над ней и совершалась вся эта благоговейная и почетная церемония…» [НКРЯ: Томас Манн, Волшебная гора].

      Илл. 29

      Существует и еще один взгляд на куклу – как на вещь, наделенную признаками и женского, и мужского одновременно. Аспект полового диморфизма куклы особо выделяется и в ритуальных практиках, и в детских играх. Наличие у куклы несомненно уникального свойства – одновременной принадлежности к обоим полам, андрогинности, создает особый тип отношений с ней, полный двусмысленности и недомолвок, готовности к мгновенному перевоплощению в свою противоположность. В этом смысле к кукле вполне применимо высказывание Ж. Бодрийяра: «Если божественное призвание всех вещей – обрести некий смысл, найти структуру, в которой их смысл основывается, ими столь же несомненно движет и дьявольская ностальгия, подталкивая к растворению в видимостях, в обольщении собственного образа или отражения, т. е. к воссоединению того, что должно оставаться разделенным, в едином эффекте смерти и обольщения (Нарцисс)» [Бодрийяр 2000, с. 127]. Это феноменальное свойство может быть мотивировано представлением об андрогинности ребенка, которого часто изображает кукла. Здесь можно, например, процитировать К. Леви-Строса: «Ребенок не имеет пола, или, точнее, в нем смешано мужское и женское начало» [Леви-Строс 1983, с. 209].

      Илл. 30

* * *

      Приведенные выше факты позволяют сделать вывод, что гендерная маркированность куклы как культурного объекта во многом зависит от того, где в данной культуре проходит граница между взрослым и детским и насколько в данной культуре табуируются признаки пола. Табуирование может быть вызвано как боязнью непредсказуемого воздействия на фертильные, плодоносящие функции, которые воплощает в себе кукла, так и религиозно-этическими мотивами. Отсюда, например, осуждение «чрезмерной сексуальности» куклы Барби в исламском мире и в современном православии (см. параграф «Кукла как инструмент социального конструирования»). Крайним выражением подобной тенденции являются игровые антропоморфные предметы без явно выраженных