Жестокеры. Алиса Рува

на полу. В груди была такая тяжесть, как будто на нее сел уродливый горбатый карлик-химера. Сидит и злобно похихикивает надо мной. Я знала – это давит на меня тот самый Груз Нелюбви. Своей любовью Дим на время уменьшил эту тяжесть. Но Дим ушел, и теперь мой Груз Нелюбви словно стал еще тяжелее. Еще невыносимее, чем был раньше.

      А ведь совсем недавно я верила в свою счастливую звезду! Судьба улыбнулась мне, послав мне Дима. Он отогрел меня, и я ошибочно почувствовала себя в безопасности, словно растение под стеклянным колпаком. Но вот пришла злодейка-жизнь и железной рукой разбила этот колпак. И теперь Дима нет, а я лежу на полу и я застыла в своем поражении. Я уязвлена. Я повержена. И даже плакать не могу.

      Мы мечтали о светлом будущем, но как жестоко все оборвалось – в одночасье! За что с нами так? Почему именно с нами? Как такое могло случиться? Разве может быть так – что повторно разбивается уже разбитое и с таким трудом склеенное сердце?

      Оно снова разбивается, с оглушительным треском, а потом…

      А потом летят осколки.

      Осколки, осколки…

      Те самые, что уже летели когда-то. Они ведь летели и раньше, я помню. Они летели, когда умер отец. Они летели все мое детство. Я не знала, что это за осколки, а ведь это были осколки моего собственного сердца. Смерть отца разбила мне сердце. Дим заботливо и любя склеил эти осколки. А теперь они, с таким трудом склеенные, снова разлетелись во все стороны. Сейчас мне казалось, что они сыплются на меня с самого потолка, а мне до такой степени на все наплевать, что я даже не думаю уворачиваться.

      «В моей жизни такого уже не будет. Никогда», – встав на следующее утро и посмотрев на небо, осознала я.

      Я понимала, чего я лишилась, потеряв Дима. Мои опасения подтвердили поля, по которым мы когда-то гоняли, и которые теперь выглядели совсем по-другому – уныло и опустошенно. Как-то сиротливо. И дело не в том, что вместо золотистой пшеницы там теперь была мерзлая земля… Мои опасения подтвердил и грустный лес вдалеке, вдруг ставший каким-то серым и неприкаянным. За лесом – из окна я ее не видела, но знала, что она там, – стояла та самая белая часовня, в которой Дим никогда не поведет меня к алтарю. Я была уверена, что она больше не светится так, как раньше. И никогда не будет светиться. И лес, и поля, и невидимая мне церковь были другими. Мир был другим. Я стояла у окна и смотрела, как этот мир теряет краски – как уже было когда-то. Они буквально сползали – с неба, с сухой травы, с последних листьев – уступая место глухой и безнадежной серости.

      А потом пошел первый снег. Я смотрела на метущиеся хлопья и не могла заставить себя сдвинуться с места. Мне казалось, что темное покрывало безразличия, накрывшее мою жизнь, вместе со мной должно было накрыть и всех остальных людей. С удивлением понимала я, что это не так. В окно я видела, что они как и прежде – бегают и суетятся. Я не понимала их. Куда они бегут? Куда торопятся? Кружатся, как эти метущиеся снежные хлопья? Зачем все эти лишние человеческие движения? Они надеются к чему-то прийти, чего-то достичь, воплотить в реальность свои мечты о любви и счастье? Но разве не понимают они тщетность этой бессмысленной