Я буду думать лишь о вас, о вас… Стихи. Николай Гумилев

бред пришлеца из лесов.

      Он вздыхал: – Как темно! Этот лес

      бесконечен,

      Не увидеть нам солнца уже никогда!

      Пьер, дневник у тебя? На груди под рубашкой?

      Лучше жизнь потерять нам, чем этот дневник!

      Почему нас покинули черные люди?

      Горе! Компасы наши они унесли…

      Что нам делать? Не видно ни зверя, ни птицы.

      Только шорох и посвист вверху и внизу.

      Пьер, заметил костры? Там наверное люди!

      Неужели же мы, наконец, спасены?

      Это карлики… сколько их, сколько

      собралось…

      Пьер, стреляй! На костре человечья нога!

      В рукопашную! Помни, отравлены стрелы!

      Бей того, кто на пне… он кричит, он их

      вождь!

      Горе мне, на куски разлетелась винтовка…

      Ничего не могу… повалили меня.

      «Нет, я жив, только связан! Злодеи, злодеи.

      Отпустите меня, я не в силах смотреть!

      Жарят Пьера, а мы с ним играли в Марселе,

      У веселого моря играли детьми.

      Что ты хочешь, собака? Ты встал на колени?

      Я плюю на тебя, омерзительный зверь!

      Но ты лижешь мне руки? Ты рвешь мои путы?

      Да, я понял, ты Богом считаешь меня…

      Ну, бежим! Не бери человечьего мяса,

      Всемогущие боги его не едят.

      Лес! О, лес бесконечный! Я голоден, Акка,

      Излови, если можешь, большую змею». —

      Он стонал и хрипел, он хватался за сердце,

      И на утро, почудилось мне, задремал,

      Но когда я его разбудить, попытался,

      Я увидел, что мухи ползли по глазам.

      Я его закопал у подножия пальмы,

      Крест поставил над грудой тяжелых камней,

      И простые слова написал на дощечке:

      «Христианин зарыт здесь, молитесь о нем».

      Карлик, чистя свой дротик, смотрел

      равнодушно.

      Но, когда я закончил печальный обряд,

      Он вскочил и, не крикнув, помчался по склону,

      Как олень, убегая в родные леса.

      Через год я прочел во французских газетах,

      Я прочел и печально поник головой:

      Из большой экспедиции к Верхнему Конго

      До сих пор ни один не вернулся назад.

Осень – зима 1918

      Замбези

      Точно медь в самородном железе,

      Иглы пламени врезаны в ночь,

      Напухают валы на Замбези

      И уносятся с гиканьем прочь.

      Сквозь неистовство молнии белой

      Что-то видно над влажной скалой,

      Там могучее черное тело

      Налегло на топор боевой.

      Раздается гортанное пенье.

      Шар земной обтекающих муз

      Непреложны повсюду веленья!..

      Он поет, этот воин зулус.

      Я дремал в заповедном краале

      И услышал рычание льва,

      Сердце сжалось от сладкой печали,

      Закружилась моя голова.

      Меч метнулся мне в руку, сверкая,

      Распахнулась таинственно дверь,

      И лежал предо мной, издыхая,

      Золотой и