Любовь возврату не подлежит. Анна Рейнс

так сильно в ожидании твоего прихода. – В ее голосе звенели слезы. – Жалеешь меня? Это я жалею тебя! Ты не способен познать ни любви, ни привязанности! Хочешь снова увидеть свою судьбу? Пройти Арсанай, прочувствовать свою вечную пустоту? Тогда, возможно, ты начнешь ценить то, что имеешь…

      Под конец ее голос сорвался, и слезы хлынули из глаз.

      – Хочу, Маримель, – как можно мягче согласился я, лишь бы успокоить ее. Истерика вызвала легкое раздражение, но я загнал его подальше. – Накажи меня за мое пренебрежение. Покажи мне мою судьбу еще раз.

      Двадцать раз я спускался в подвал храма, надеясь на благословение Богини. Двадцать раз меня постигало разочарование. Однако сейчас не мог отпустить мысль, что что-то изменилось – она осела в подсознании, гоня меня… я и сам не знал куда. Быть может, Эстида насмехалась надо мной, давая надежду, чтобы мое разочарование стало еще более глубоким? Не удивлюсь, она та еще стерва.

      Сто лет попыток не прошли даром, я смирился. Лишь единицы драгов не находили свою пару, и это влекло за собой медленную потерю разума от дестабилизации внутренних каналов силы. Лишь близость со жрицей Эстиды давала возможность, если не остановить этот процесс, то хотя бы отсрочить его – они были проводником силы богини, что направляла потоки и восстанавливала внутренний резерв таких, как я.

      Кажется, Маримель была восьмой жрицей, что встретилась на моем жизненном пути. Человечка, что продалась в вечное услужение за крышу над головой и кусок хлеба; но, должно быть, для людей, с их уровнем жизни, и это немало. Жалкая раса, вызывавшая во мне лишь презрение своими низменными ценностями и невозможностью сдерживать эмоции. Они плодились как саранча, не задумываясь, могут ли прокормить потомство. Они уничтожали леса, чтобы построить свои вонючие города, обнесенные гнилым частоколом. Они предавали, убивали, грабили, насиловали, если это было необходимо для сохранения собственной шкуры, а иногда и просто для удовольствия. Наверно, с ними сравнились бы лишь горные тролли, но, по крайней мере, те не прятали грехи за маской добродетели.

      Разумеется, были и люди, которых я уважал – за их силу духа, за то, что не шли на поводу у толпы и бережно проносили собственные ценности сквозь свою короткую, но сложную жизнь. Мари была одной из таких людей, хоть и ей недоставало жизненного опыта и мудрости, и мне искренне хотелось, чтобы ее жизнь сложилась несколько иначе, чем у семи ее предшественниц.

      В полном молчании мы спустились в подземелье храма. Оно было небольшим, всего несколько шагов в каждую сторону. В воздухе повис затхлый запах, не перебиваемый благовониям. В углу стояла статуя Эстиды: ее правая рука была прижата к сердцу, а пальцы были соединены в знаке благословения – большой палец касается среднего. Старшая жрица стояла перед ней на коленях, но тут же поднялась при появлении гостей.

      – Приветствую тебя, Тейн’Ар, – коротко поклонилась она.

      – Здравствуй, Аллена, – поприветствовал я ее. – Сколько мы не виделись? Пять лет? Десять?

      – Семнадцать. –