Потомокъ. Князь мертвецов. Кирилл Кащеев

волнения! Убытки-то какие, убытки! И в деньгах, и в репутации! Только на вашу помощь и уповаем! Расследовать – это ж ваше прямое дело, можно сказать, Кровное! А мы за потраченное время заплатим, честь по чести, мощной тряхнем – не поскупимся! Самим вам не надобно, так у вас же эта… рыжая красавица!

      Гунькина Митя, конечно же, не видел, но был совершенно уверен, что сейчас господин секретарь Урусову подмигнул.

      – Еще и болеет, я так понимаю? Вот найдете наше железо и свозите ее на воды, да не в Кисловодск, а в Баден-Баден!

      Опять наступило молчание, а потом Урусов ошеломленно переспросил:

      – Раиску на воды?

      – Ну или ожерелье своей Раисе купите, колечко…

      – На хвост?

      – Почему на хвост?

      – Э-э-э, господин Гунькин… Раиса – это рысь, – смущенно протянул Альшванг.

      – Какая еще… рысь?

      Митя отпрянул от двери и прикусил кулак, изо всех сил стараясь не расхохотаться в голос…

      И поперхнулся, когда вокруг его щиколотки стремительно обвилось что-то скользкое и сильное, как удав.

      Глава 8

      Повелитель лоз

      Митю в один миг перевернуло вверх ногами и вздернуло к потолку.

      Туда… Сюда… Мимо в полумраке медленно проплыла деревянная стенная панель, перила лестницы. Затем Митю качнуло обратно.

      И в поле его зрения вошли щегольские ботинки.

      – Гляжу, вы у нас тут с прошлого раза совсем освоились, чувствуете себя как дома, господин Меркулов-младший? – прошипел тихий, завораживающе прекрасный и одновременно жуткий голос.

      Перед Митей присели на корточки, ухватили за волосы и вздернули ему голову. Точеное лицо альва оказалось напротив, и выдающийся, как у всех Альшвангов, нос едва не ткнулся Мите в глаз.

      – Или рассчитываете на еще один труп? – На губах альва расцвела прекрасная до боли в сердце и такая же чудовищная улыбка.

      Наверное, на островах Туманного Альвиона так улыбаются Те, Кто Приходит Из Тумана, входя в дома, оставшиеся без защиты на Самайн, в ночь Дикой Охоты. В этой улыбке была вся красота мира. И вся его жестокость. От этой улыбки веяло смертью – мучительной и неотвратимой.

      То есть чем-то привычным и родным!

      Митя стряхнул оцепенение перед очарованием носатого альва и схватил его за плечи.

      Оттолкнулся изо всех сил, так что взлетел, как на качелях, – его пронесло над перилами, над провалом первого этажа, качнуло обратно… Митя извернулся, мышцы протестующе взвыли от боли, сквозь зубы вырвался задушенный стон…

      Дотянулся до обвившейся вокруг ног лозы и сжал ее в кулаке.

      Лоза… умерла. Рассыпалась в прах, лишь пыхнуло облачко серой пыли. Митя плюхнулся на пол приемной, прямиком на оброненный пакет с одеждой – оберточная бумага негромко захрустела.

      Альва откровенно передернуло, он крупно сглотнул, будто подавляя тошноту, с губ его сорвалось почти змеиное шипение, и он бросился к Мите.

      Длинные,