Черный ящик. Анатолий Ива

крандец! … Я сошел с ума, и никто мне не сможет помочь, потому что я никого не вижу. Я внутри себя, а там всё поломалось. Вот это погулял … вот это погулял … Зачем я поехал домой? Ничего бы этого не было. Ничего! Не знал бы и жил себе спокойно. Главное – лишнего не знать. А теперь? Как это страшно, и как это плохо. Очень плохо … И очень страшно … Что же делать?! Что же делать?! Что делать? Срочно вызвать скорую! Надо срочно вызвать скорую …»

      Акимову опять стало дурно. Мурашки колючими ножками забегали у него под волосами. Сердце принялось прыгать в своей тесной глубине. Ноги его налились тяжестью и стали подгибаться. Акимов заметил, что старуха в отражении начала постепенно приседать. И получалось, что слабость навалилась не только на него, но и на ту, что в отражении. Которая не только в отражении, но и отражается.

      А где же тогда он, Акимов? Если он чувствует, как ему плохо, и он сейчас упадет.

      Чтобы не рухнуть на пол, Акимов, шатаясь, сделал несколько шагов до кровати и ничком упал на неё.

      Сердце опять трепыхалось так, что отдавалось дрожью в груди и руках. Во рту пересохло, начало давить в висках, и в голове зашумел водопровод.

      Но плохо было не только от физического самочувствия. В голове крутились, изгибались и выворачивались наизнанку мысли. Чье сердце сжимает так, что темнеет в глазах? И чьих глазах? Если старухино, то почему Акимову так больно? Если его, то где он сам? Если внутри он, Акимов, то почему снаружи его нет? Если Акимову хочется пить, то почему пересохло в беззубом рту, который чувствуется, как свой, а не посторонний?

      Ум Акимова, запутавшийся в себе самом, отказывался регистрировать и принимать происходящее.

      «Как? Как это получилось? Что за кошмар! Это она меня околдовала и залезла в меня. Но этого не может быть. Никогда и нигде. Что происходит? Кто мне скажет, что со мной происходит? Господи, Господи, Господи-и-и…»

      Он лежал, свесив правую ногу, не успевшую подняться на скомканное одеяло. И тщетно тужился выскочить из гадкой оболочки, давящей и жмущей Акимова толчками в груди и спазмами в затылке. Акимов по-детски выдавливал себя, набирая в легкие воздух и задерживая дыхание. Избавиться от наваждения не удалось, но зато каким-то образом эта бессознательная кумбхака улучшила его самочувствие и остановила начавшуюся истерику.

      «А может это такой сон. Всё-таки сон, иначе никаких объяснений. Абсолютно не отличимый от реальности. Есть какой-то признак, но я его не вижу. Как только увижу, то пойму и успокоюсь. А успокоясь, всплыву на поверхность. Сколько я вчера выпил? Вот, именно… Нажрался, в мозгу что-то повредилось или он отравился, и вот, пожалуйста, смотри, пока не выветрится. Какая-нибудь прошлая жизнь проступила. Господи, помоги! Когда же я последний раз напивался?»

      Акимов пил очень редко. С горя, перешагивая запретную черту. Когда на душе было так погано, что хоть вешайся. А ничего другое не помогало.

      Алкоголь действовал на Акимова непредсказуемо, но в основном пагубно. Независимо от алкогольной крепости употребляемого напитка, после первой дозы Акимов быстро