Сады земные и небесные. Лидия Григорьева

линий, бледность плеча,

      мужество гения и палача.

      1967, Казань

      Теперь, когда открылись мне все наижеланнейшие музеи мира, я удивляюсь, что чувствую себя там абсолютно как дома. Я уже словно всюду побывала, все это видела до того, как вошла в эти залы!

      А секрет прост: книги, книги, альбомы, альбомы, пластинки, пластинки… простите, простите… Рифма в духе Вознесенского, вырубившего тогда же треугольную нишу в душах пишущих школьников, ранее занятую молодым Маяковским, возлюбленным некогда мною до юной, необузданной истерики.

      4. Расколотый хрусталь

      …Нальчик помню лишь в яром и юном

      свечении глаз.

      Звёздный свет истончился, скукожился,

      смылся, угас –

      Там, где царский и сталинский парк

      золотую листву на аллеях листал…

      Был ли Нальчик, мой мальчик?!

      А был – так зачем перестал?

      А был ли Нальчик-то? Может быть, Нальчика-то и не было?

      Но – был. «И отразился в призрачном пруду \ Расколотый хрусталь – хребет Кавказа…».

      И в летнюю жару расцвел в поднебесье хрустальным фейерверком снежных вершин, сверкающих, кто видел, разноцветно. Кавказ – калейдоскоп природы. Почти два года я проучилась в Кабардино-Балкарском университете. По совету врачей: курортный климат, курортная зона – слабые все еще легкие.

      Знаете ли вы, как прекрасен во все времена года предгорный, рукотворный, царственный парк в Нальчике? С ампирными беседками сталинской имперской поры, с вековыми деревьями в перспективах аллей.

      И гулять можно было бесстрашно. И у входа жарились шашлыки по рублю за порцию. А в книжном угловом магазине я купила первую книгу Андрея Битова и разных прочих шведов. Купила «Земное небо» Юрия Левитанского, поняла, что именно он «мой поэт», разыскала его потом в Москве.

      Именно он сказал мне, семнадцатилетней, фразу, которая помогала мне потом преодолевать ледяные торосы на литературном, так сказать, поприще: «Очень многие сейчас пишут стихи. Но вам я говорю впервые: вы можете продолжать это странное занятие».

      Странное это занятие поглотило меня полностью и определило все мои устремления с четырнадцати лет.

      Уже тогда «Золотая роза» Паустовского запустила свои волшебные шипы в самую сердцевину моей души. Описанное в книге состояние вдохновения и восторга я восприняла, как то единственное, к чему следует стремиться: парение души над миром.

      Ушла с душою уязвленной

      искать приюта во вселенной,

      в ночном саду нерукотворном

      окликнутая горним горном.

      И ей, ветрами уносимой,

      был явлен выход столь простой:

      полёт души неуязвимой

      над беспросветной суетой.

      В пятнадцать было впервые напечатано мое стихотворение в газете «Ворошиловградская правда». И в районной газете города Косова было напечатано несколько вполне школярских моих виршей, потому что писала я, кстати, и на украинской мове. Много позже все же пришлось выбирать место под литературным солнцем: победила имперская ориентация, что греха таить.

      А